— Удивительное дело, — прошептала она. — Я никогда об этом не задумывалась, не видела того, что всегда было рядом.
Дарси натерла канифолью смычок, подбородком прижала скрипку к плечу и заиграла первое, что пришло в голову.
Увидев Дарси в окне, Тревор подумал, что она вот-вот спустится вниз, и, сославшись на важный телефонный звонок, направился в кухню. Девушки там не оказалось, но он услышал волшебные, будто нереальные, звуки. Играли на скрипке. Тревор, как зачарованный, поднялся на верхнюю площадку лестницы, остановился перед дверью.
Музыке словно было тесно в закрытом пространстве, она рвалась на свободу, взлетала, как надежда, скользила вниз, как разочарование.
Он даже не подумал, что нужно постучаться, и приоткрыл дверь.
Дарси, босая, в длинном голубом халате, стояла вполоборота к нему, отбивая ногой ритм. Глаза закрыты. Волосы растрепаны со сна. И настолько увлечена музыкой, что не расслышала, как он вошел.
У Тревора перехватило дыхание. Дарси играла для себя, и тихая радость освещала ее удивительное лицо.
Все, чего он хотел, что планировал в жизни, о чем мечтал, будто слилось воедино в этой женщине, в этом мгновении и потрясло его до глубины души.
Музыка словно воспарила к небесам, растворившись в воздухе, и умолкла.
Дарси тихонько вздохнула, открыла глаза и увидела его. Ее сердце пропустило удар, кольнуло, и прежде, чем она пришла в себя, прежде, чем на ее губах появилась смущенная улыбка, Тревор бросился к ней и впился в ее губы пылким поцелуем.
Ей стало тяжело дышать, будто чья-то рука сжала горло. И сердце. Дарси беспомощно опустила внезапно отяжелевшие смычок и скрипку, а Тревор гладил ее лицо, ее волосы, и его желание словно переливалось в нее. Она не сопротивлялась. Как могла она сопротивляться такому жаркому желанию!
Он почувствовал, как она уступает, и возгордился, как любой мужчина, но быстро смягчился, нежность пронзила его. И вот уже его губы не сокрушают, а ласкают, руки не торопят ее, а нежно поглаживают.
Когда Тревор отстранился, Дарси, стараясь унять дрожь, выдавила улыбку:
— И тебе доброго утра.
— Помолчи. — Он снова притянул ее к себе, но не стал целовать, а прижался щекой к ее волосам.
Эти объятия были еще более интимными, чем поцелуй, и такими же возбуждающими. И им невозможно было сопротивляться.
— Тревор!
— Тсс…
Почему-то ей стало смешно.
— Не командуй!
Его напряжение, грозившее взрывом, растаяло.
— Зачем зря силы тратить? Ты все равно не слушаешься.
— Почему это я должна слушаться?
Тревор удержал ее, ощутив, какой тонкий на ней халатик.
— Ты когда-нибудь запираешь эту дверь?