— Надо выманить готов к Дону, — задумчиво произнес Баламбер. — И только потом ударить им в сердце. Что вы думаете по этому поводу, княжичи?
— Это мудрое решение, — кивнул Пласкиня. — Как только мы выйдем готам в тыл, судьба войны будет решена.
— Готский союз не прочен, — поддержал венеда Белорев. — Русколаны, анты и борусы уже практически отпали от него. Сарматские и скифские вожди тоже спят и видят, как бы им избавиться от опеки готов. Да и вестготы не такие уж верные союзники Амалов, как это может показаться. Разве что аланы сохранят Германареху верность.
— Готов и аланов щадить не будем, — жестко произнес Баламбер. — С остальными следует вести переговоры. Все племена, пожелавшие встать под мою руку, получат равные с гуннами права, а их вожди будут приняты как братья в моем ближнем кругу. Пусть будет так, княжичи.
— Да здравствует, каган, — одновременно произнесли Пласкиня и Белорев.
Весть о новом походе кагана облетела степные кочевья со скоростью вихря. Не прошло и двадцати дней, как под рукой Баламбера собралась стотысячная орда. Впрочем, далеко не все ганы рвались на войну, отлично понимая, с какими трудностями им придется столкнуться. Особенно усердствовал ган Буняк, который успел объединить вокруг себя десятка полтора угорских и булгарских ганов, недовольных всевластием Баламбера. К удивлению многих, каган не обратил на происки Буняка никакого внимания. Конечно, ган Буняк особой родовитостью не отличался, зато он славился непомерным самомнением и дерзостью. Прихвастнуть он тоже любил. Многих ганов распотешил рассказ о том, как Буняк с сотней верных людей напал на сорокатысячный готский стан и убил не кого-нибудь, а самого епископа Вульфилу, коего гунны почитали едва ли не самым могущественным колдуном в окрестных землях. Ган Буняк призывал в свидетели всех своих предков до седьмого колена, но ему все равно не верили. Правда, по слухам, гулявшим по степи, Вульфила действительно сгинул где-то в районе Донца, но в его смерти повинны были русколанские волхвы, наславшие порчу на высокомерного гота, презиравшего не только чужих, но и своих богов и поклонявшегося могущественнейшему существу по прозванию Христос. Кто он такой, этот Христос, степные ганы понятия не имели, но слепо верили, что сила, даруемая им, способна разрушать в прах целые города и обращать в рабство племена и народы. Никто из гуннских богов на такое не отважился бы, чтобы там не говорили племенные и родовые шаманы. Ган Буняк ссылался в своих рассказах на римского вождя, невесть какими путями попавшего на Дон, но этим только подрывал веру в свои слова даже у самых неискушенных слушателей. Где тот Рим, а где мы. Язвительные насмешки до того вывели Буняка из себя, что он едва не обнажил меч в присутствии кагана. На помощь расходившемуся угорскому гану пришел антский княжич Белорев, прежде в симпатиях к Буняку не замеченный. Он подтвердил, что римский патрикий Руфин действительно приезжал в Тану семь лет назад и настолько сдружился с русколанами, что принял участие в их таинствах, посвященных могущественному Яриле. Недоверчивым ганам ничего другого не оставалось, как только руками развести.