— Вперед, — взмахнул рукой Лупициан. — Поможем трибуну Аполлинарию.
Римские легионы с пением «баррина» двинулись на врага. Лупициан залюбовался ромейской фалангой и не сразу услышал встревоженный голос Муция:
— Нас атакуют, комит!
— Это мы атакуем, сотник! — воскликнул Лупициан, но все-таки обернулся.
Тысячи всадников, закованных в железные доспехи, стремительно накатывались с тыла на наступающих ромеев, переходя Дунай через тот самый брод, который с таким тщанием охранял комит Лупициан.
— Остановите легионы! — крикнул комит, но тут же понял, что его приказ не будет выполнен.
Ромеи уже сцепились с готами, и развернуть их лицом к новому врагу не успел бы не только сам Лупициан, но и бог. Железные всадники набросились на ромейскую фалангу, как коршуны на добычу, а стоящему на невысоком холме Лупициану оставалось только сжимать кулаки да посылать проклятия на голову ни в чем не повинного Аполлинария, не сумевшего первым же ударом прорвать ощетинившееся копьями каре вестготов. Ну а когда часть вражеской конницы, обогнув варваров, ударила во фланг растерявшимся клибонариям, комит Лупициан понял, что исход битвы решен и что он потерпел второе поражение в своей жизни, куда более губительное для его карьеры, чем первое. А о том, чем это поражение обернется для Фракии и Римской империи, комит сообразил гораздо позже, когда резвый конь вынес его на безопасное расстояние от поля битвы, и он оказался в окружении кучки растерянных и деморализованных людей.
Префект Софроний узнал о поражении комита Лупициана от нотария Пордаки, которому чудом удалось вырваться из плена и добраться до Константинополя сквозь готские заставы. Именно благодаря рассказу захлебывающегося вином Пордаки Софроний наконец осознал весь ужас катастрофы, постигшей процветающую провинцию. Префект прохаживался по мраморным плитам собственного дворца, а нотарий в это время пытался унять нервную дрожь с помощью красного вина, то и дело подливая его в свой кубок из глиняного кувшина, разукрашенного красными фракийскими петухами. Судя по встрепанному виду и блуждающему взгляду, нотарию многое пришлось пережить за эти дни.
— Что мне твоя Фракия, Софроний, — скрипел зубами Пордака. — Я потерял три с половиной миллиона денариев, которые были у меня в руках. Ты можешь себе это представить, префект, — три с половиной миллиона!
Софроний уже заподозрил, что нотарий утратил рассудок от перенесенных потрясений, но, как вскоре выяснилось, светлейший Пордака находился в своем уме. Зато префект Константинополя дал большого маху, когда доверился своей коварной жене.