— Неужели ты действительно веришь в победу, мальчик?
— Я давно не мальчик, Прокопий. С тех пор когда ты держал меня на руках, прошло уже много лет.
— Это правда, — кивнул император. — Ты давно уже вырос, Руфин. Вот только Рим стал совсем другим. Даже если мы одолеем Валента, Рим потерпит поражение. Он потерпит поражение и в том случае, если Валент одолеет меня. Просто одни варвары разобьют других варваров.
— Выходит, все кончено, Прокопий?
— Да, Руфин. Ты молод, и тебе трудно с этим смириться, а я стар. Когда-то император Юлиан сказал мне: комит, мы пытаемся их удержать на границах, а они давно уже здесь, в сердце нашей земли. Варвары сожрали Рим изнутри. И он оказался прав. Ты ведь не римлян привел мне на помощь, Руфин, ты привел чужаков.
Всего полтора месяца назад Руфин сделал то, что мало кому под силу в этом мире, — остановил нашествие готов. Правда, в союзниках у него были люди, уверенные и в себе, и в своих богах. Здесь, во Фракии, все было по-иному. Но это вовсе не означало, что Руфин должен сложить руки и покорно ждать решения своей судьбы.
Император Прокопий с видимым интересом выслушал рассказ о приключениях своего молодого друга в чужих краях. Бледное, осунувшееся лицо его порозовело.
— Неужели ты действительно это сделал, Руфин?
— Мне пришлось нелегко, Прокопий. Епископ Вульфила был далеко не глупым человеком. Не глупее Валента, во всяком случае. И, тем не менее, мы одержали верх. Мы добились того, чего хотели. Я и молодые варвары, которых я привел тебе на подмогу, — Оттон, Придияр и Гвидон. В крови этих людей кипит огонь, почти угасший в римлянах.
— Чего ты хочешь добиться, Руфин? — Прокопий смотрел на молодого патрикия не только с удивлением, но и с опаской.
— Я хочу вернуть римлянам их богов, а значит, и утраченную доблесть.
— Ни Юлиану, ни мне это сделать не удалось, так почему ты думаешь, что повезет тебе?
— А разве у меня есть выбор, Прокопий? — усмехнулся Руфин. — Я патрикий, ведущий свой род от богов, и не хочу кланяться распятому иудею. А приносить жертвы своим богам они мне уже не позволят. Они не позволят мне быть патрикием Руфином. Вот за это я и буду сражаться, Прокопий. За право быть самим собой. И если я паду на поле брани, то паду как римский патрикий, а не раб, пусть даже и божий.
— Пожалуй, — задумчиво проговорил император, — это достойный выбор, Руфин. Своими словами ты снял немалую тяжесть с моей души. Я казнил себя за то, что втянул сына своего лучшего друга в безнадежное дело.
— А я благодарен судьбе и богам, Прокопий, что встретил тебя на своем пути. Возможно, в этом мире найдутся люди, которые будут тебя осуждать, а может, и проклинать, но знай, что среди этих людей никогда не будет патрикия Руфина.