– А с господином лесным чего? – Они протиснулись в дверь. Зычко уже крепко спал под одеялом.
– Захворал он, Живко. Пуще бати захворал. Худо ему стало в бане, едва вышел.
– Охо-хо, – по-взрослому вздохнул Живко. – И его лечить придётся.
Пришёл в себя Мечеслав оттого, что ему суют в руку деревянный ковшик-корец, пахнущий молоком и летним лугом. Выпить заставили всё, потом, придерживая под локти и почтительно, но твёрдо подталкивая в спину, уложили на жердяные полати и только там позволили заснуть.
Бажера проснулась ночью. Проснулась ли? Что-то было вокруг… и то, и не то в то же время, что-то зыбкое, двоящееся. Вроде бы та же изба. Вот храпит во сне батя, сопит Живко на лавке под окошком. Стонет во сне её – и отца! – лесной спаситель на полатях.
И всё же что-то было не так.
Толком она поразмыслить не успела.
Во дворе, за окном, раздались шаги. Кто-то шёл по ночному двору, в беззвёздной ночи, уверенной походкой, ни мгновенья не тратя на раздумья, куда поставить ногу, не спотыкаясь, не оступаясь.
Словно отлично видел во тьме.
И ещё что-то было в этих шагах. Звучали они странно. Не так, как звучат шаги босых ног. Не так, как ступают пошевни или лапти. Шаги были какие-то хлопающие, словно полуночный гость был обут в огромную, совсем не по ноге, обувь. Или словно…
Словно хлопали оземь растянутой меж пальцами перепонкой огромные утиные лапы.
Хлопающие шаги приблизились к двери. Зашуршало, зашипело – Бажере захотелось кричать, когда она поняла, что это шуршит, выползая из петель, засов – задвинутый изнутри, из сеней.
Утиные лапы захлопали по сеням.
Палка, подпиравшая дверь, упала и покатилась по плетеному половику из калиновых прутьев.
Все спали. Спал отец. Спал брат. Спал тот, кто в этот день потеснил в её сердце образ отца, тот, кто пришёл и спас, когда отец был бессилен. Одна она не спала – или всё же спала? – слыша, как открывается дверь. Медленно, без скрипа. Как через порог переступает длинная женская нога, бледная, опухшая, с перепончатой лапой вместо ступни.
Кап – разбилась о пол мутная капля. Запахло тиной, запахло гнилью и прелью.
Кап. Кап.
Длинные волосы, переплетенные с тиной, спускались до бедер – или это и были не волосы вовсе, а тина, стекавшая с головы по синюшному телу непрерывным потоком?
Кап.
Болотный тяжелый дух наполнил жилище.
Нет, милый. Это чересчур. Это уже всё-таки чересчур. Мы не были в обиде, когда ты, ты сам сбежал от нас. Это была честная игра. Но сегодня ты отобрал то, что уже почти было нашим.
Это чересчур, милый…
Мокрая девка шла через избу к печи. Туда, где спал беспокойным сном на полатях их – её самой и бати – спаситель. Во сне он разметал шкуры, теперь его нагое тело будто матово светилось в полутьме.