– Принц относится ко мне с величайшим презрением… Впрочем, клянусь Господом, я его презираю не меньше!
И все. Больше ни словечка. С этим отец Тиксье и вернулся в замок Монтрей-Белле, где его ожидала герцогиня. С тех пор между ними не возникало никаких разговоров о принцессе Конде.
И вот сегодня, осенним днем 1686 года, ему пришлось вновь вернуться сюда. Принцесса, на его взгляд, почти не переменилась. Может быть, только чуть-чуть побледнела и чуть-чуть похудела. Впрочем, она приняла его, лежа в постели, но не выказала ни малейшего волнения, когда он сообщил о цели своего нынешнего визита.
– Принц Конде скончался, мадам… Было бы по-христиански помолиться за упокой его души…
Но, как и тогда, десять лет назад, только взглядом дав понять, что известие услышано, принцесса прошептала:
– Ах, значит, он умер?..
– Да, мадам, в Фонтенбло…
Одна из фрейлин принцессы поторопилась спросить, в голосе ее прозвучала ничтожная доля надежды:
– Но, по крайней мере, в тот момент, когда принц готовился предстать перед Богом, он вспомнил о своей супруге?
Отец Тиксье ограничился тем, что, ничего не ответив, опустил голову. Конечно, Конде вспомнил о ней, но ненависть оказалась сильнее страха божьего суда: он заклинал короля держать жену в заключении и дальше!
После ухода иезуита принцесса попросила оставить ее одну в большой комнате с высокими сводами, где уже сгущались сумерки. Она даже отказалась от того, чтобы зажгли светильники. Ей хотелось в полутьме предаться воспоминаниям о своей жизни, о своей мучительной любви. Воспоминания эти были мрачны, как сама ночь. Да, солнце скупо улыбнулось ей один только раз, в тот день, который казался ей таким счастливым, таким прекрасным: 9 февраля 1641 года. В день, когда она венчалась с единственным мужчиной, которого когда-либо в жизни любила.
Тогда ей было всего тринадцать лет, но она была вполне готова любить и быть любимой, вполне созрела для счастья и ощущала его, узнав, что просватана за молодого Людовика де Бурбон-Конде, старшего сына принца Конде, юношу, носившего в то время титул герцога Энгиенского.
Ему было двадцать лет. Его лицо с резкими чертами, огромным орлиным носом и горящими глазами можно было бы назвать уродливым, если бы не огромное природное обаяние герцога. Очень высокий, с густыми, цвета воронова крыла, всегда чуть-чуть растрепанными волосами, герцог Энгиенский всегда казался Клеманс де Брезе совершенно восхитительным.
Особенно хорош он был в день их свадьбы, несмотря на то что ухитрился посадить какое-то грязное пятно на свой великолепный, шитый золотом костюм (будущий Великий Конде отличался редкостной неряшливостью). Клеманс даже старалась не замечать, что будущий супруг не уделял ей, своей невесте, никакого внимания: он даже и не посмотрел в ее сторону!