Разнообразные стороны этого первого этапа жизни Лопе скрыты во мраке, и у нас нет никакой надежды на то, что сей мрак когда-нибудь рассеется. Мы располагаем о его детстве и о годах его учебы только разрозненными сведениями, крайне беспорядочными, а также довольно ненадежными и отрывочными свидетельствами, сообщающими об отдельных фактах, хронологический порядок которых трудно установить, но мы полагаем, что связаны они с местами и людьми, достойными упоминания; мы будем все же стараться выстраивать эти сведения в некую цепь, следуя исторической логике. Среди основных источников информации мы прежде всего рассчитываем на очень точные и четкие разъяснения, которые можно почерпнуть в произведениях самого Лопе, где он нам представляет свое видение событий и явлений прошлого, восприятие коих дано от лица взрослого человека, но явно содержит следы пережитых когда-то чувств. Быть может, с нашей стороны и весьма опрометчиво совершать попытку восстановить точную картину некоего периода жизни по этому видению событий прошлого, вероятно, уже смягченному временем и претерпевшему изменения в результате не поддающейся осмыслению, неконтролируемой работы памяти, но, с другой стороны, не следует систематически подвергать сомнению откровенные признания, продиктованные к тому же осознанной необходимостью художественного творчества и искусства.
То же самое можно сказать и о втором основном источнике сведений о детстве Лопе: о преисполненном почтения и лести творении молодого ученика Лопе де Вега, драматурга Хуана Переса де Монтальвана (встречается и написание Монтальбан. — Ю. Р.), бывшего моложе своего учителя на 40 лет; благодаря участию своего отца, очень известного мадридского книготорговца и издателя Алонсо Переса, издававшего и произведения Лопе, сей талантливый литератор долгие годы был близким другом Лопе. Именно он на следующий же день после кончины учителя написал панегирик, иными словами его первую биографию, под названием «Посмертная слава». Даже если при знакомстве с этим источником учесть, сколь велик в нем «коэффициент субъективности и гиперболического преувеличения», то надо признать, что он представляет собой в отношении детства Лопе чрезвычайно интересное собрание сведений и свидетельств о его характере, темпераменте и чувствительности и даже может служить залогом того, что преисполнен некоего назидательного смысла. Следует помнить, что как только мы отваживаемся углубиться в сферу искусства и творчества, так тотчас же сталкиваемся с чем-то необъяснимым, странным, неожиданным, с некой неукротимой силой, и именно с такими явлениями мы и будем постоянно сталкиваться при изучении перипетий жизни Лопе де Вега.