Сержант сидел, глядя глубоко запавшими глазами себе под ноги, а его руки машинально загребали рыхлый снег и сыпали его между пальцев, на колени, на грудь… Это было страшно. Взрослые сходили с ума, один за другим.
— Нам не остановить их… — едва слышно шептал он, зачарованно глядя на серебристый снег. — Не остановить… Не остановить…
Тогда она заплакала во второй раз после смерти родителей.
В первый раз она плакала, когда Хью, тот самый робот-андроид, с которым несколько месяцев спустя… или сто лет назад?.. она прогуливалась по аллее гидропонического отсека «Европы», нашел ее через две или три недели после первой бомбежки Дабога…
До этого была пустота. Полнейшая пустота без слез, без боли, без обиды…
Просто мир вокруг умер. Сгорел, как свечка… Обратился в прах… Она поняла это, когда вне себя от тревоги сумела протолкаться к обзорному экрану бомбоубежища и увидела… Увидела, как в багряно-сером сумраке в небо торчат несколько костлявых и погнутых опор линии электропередачи… Это было все, что осталось от города. От родителей… От ее жизни. Опоры, накренясь, застыли на краю гигантской остекленевшей воронки, а ветер уже заметал ее тоннами серого пепла.
Зима наступила спустя три дня. Кто-то сказал, что она будет длиться не меньше ста лет…
Сто лет… Даша вдруг с тоской подумала, что сейчас, должно быть, там уже наступает весна.
Зачем? Зачем ей тогда, на «Европе», нужно было, расталкивая других людей, лезть в шлюпку, если ее душа сгорела вместе с планетой, а ее остатки замерзли, покрылись ледяной коркой?
Ведь она знала, что никто и нигде не ждет ее. От прежней жизни оставались лишь ошметки рассудка, чудом уцелевшее выходное платье матери да Хьюго, которого неделю «чистили» от радиации, прежде чем впустить к ней в бомбоубежище.
Нет, она не задумывалась над тем, нужно ли ей бежать с «Европы». Просто надела платье и пошла в сад, чтобы хоть на мгновение вернуть частицу той несбыточной жизни…
Чтобы в последний миг перед смертью, которая уже давно воспринималась как избавление от кошмара, — в последний миг ощутить себя ЧЕЛОВЕКОМ и запомнить, унести с собой это чувство.
Ничего не получилось…
— Дабог?.. — Это слово сорвалось с губ помимо воли, просто в унисон мыслям.
— Что «Дабог»? — не понял Джедиан.
— Планета Дабог. — Она словно выплывала из омута беспамятства. — Там наступила весна?..
Джедиан нахмурился. Ему, конечно, нравились ее туманная непоследовательность и романтический трагизм вопроса, но не переигрывает ли она?
Он не понял одного — она не играла.
Для того чтобы осознать это, оказалось мало быть хорошим психологом. Это нужно было пережить внутри себя, но на подобные эксперименты у Джедиана не было ни времени, ни желания.