И все-таки он сомневался. Чувство казалось глупым, иррациональным, но навязчивым, словно зубная боль.
***
В каюте Дорохова едва слышно вздыхал кондиционер.
Генерал сидел за привинченным к полу рабочим столом, который со всех сторон обступали приборные консоли. В углу бесформенной кучей валялись смятые курсовые ленты и прозрачные листы навигационных карт. Несмотря на работу кондиционера, в воздухе витал стойкий аромат сигаретного дыма.
Услышав шелест раздвигающейся двери, Дмитрий Алексеевич поднял взгляд на вошедшего.
— А, Велехов! Входи, лейтенант, входи, — зычным басом поприветствовал он Дениса и, увидев, что тот вскидывает руку, добавил: — Брось, не напрягайся. Садись.
Денис сел в предложенное кресло, которое не отличалось ни удобством, ни изяществом форм, так, выдранный с какого-то поста противоперегрузочный каркас с тонкой прослойкой поролона под задом. Велехов не был новичком в космосе, он летал давно и уже ничему не удивлялся, потому что знал, как быстро преображались космические корабли в период боевых действий. Этот отсек не являлся исключением. Даже неискушенный взгляд мог определить, что в недалеком прошлом это был кусок радиального коридора, а вот приварили пару переборок, поставили пульты, и пожалуйста: каюта, боевой пост, контрольный отсек и генеральская спальня — все в одном «флаконе».
Дорохова Денис не знал, даже фамилии его не слышал ни в разговорах, ни в редких сводках с планетных фронтов.
— С «Европы», значит? — Дмитрий Алексеевич повертел в руках какую-то отпечатанную на принтере бумажку и, положив ее на стол перед собой, взглянул на Дениса. — Как себя чувствуешь, лейтенант?
Денис напрягся.
Чувствовал он себя на удивление хорошо. Так хорошо, что тело казалось перенасыщено энергией.
— Дмитрий Алексеевич, — он поднял взгляд на генерала, к которому почувствовал неосознанную симпатию, как только вошел и увидел его открытое лицо с немного грубоватыми чертами. — Я… Я не понимаю, что произошло.
Дорохов вздохнул, сцепив пальцы рук в замок.
— Ты ведь погиб на «Европе», верно? — негромко, словно страшась заданного вопроса, спросил он.
Денис вздрогнул. На мгновение он ощутил дурноту, словно слишком много крови прилило к голове, но длилось это только секунду, не больше. Слова Дорохова внезапно превратили его смутное, едва осознанное беспокойство в четкий, свершившийся факт.
Чудес не бывает. Он действительно погиб на «Европе».
Значит…
Значит, те голоса, что он слышал из-за стены плотного мрака, и есть реальность. Не бред, не паранойя травмированного сознания, а реальность…