— О, конечно!
— Но в этом акте вы должны непременно подписаться свидетелем.
— Но я никогда еще не был свидетелем в деле подобного рода.
— Ваша память изменяет вам нынче вечером, мой милый Даниельсон, но она станет свежее, когда я дам вам пятьдесят фунтов задатку.
Банкир сказал эти слова с мрачной улыбкой, которую хорошо понял его приказчик.
— Дайте сто вместо пятидесяти, — сказал он, — и тогда увидите, что память моя станет еще свежее.
— Пусть будет по-вашему, — сказал банкир, — но, в таком случае, я попрошу у вашей памяти припомнить какого-нибудь приятеля, то есть писца, который придал бы этому акту законную форму и сумел бы подписать его почерком другого лица.
— Дайте мне немного подумать, — сказал Даниельсон.
И он действительно погрузился в раздумье.
— Да, — сказал он наконец, — я знаю такого человека.
— И он может сейчас же обделать это дело?
— Да, но он запросит денег.
— И ему будет щедро заплачено, — отвечал банкир.
— Где же вы возьмете подпись, которую он должен подделать?
Гудвин вытащил из кармана украденное письмо Гарлея Вестфорда и передал его приказчику.
— Вы теперь знаете, что нужно вам сделать?
На том и закончился их разговор.
Мозг приказчика казался так свободен, как будто он пил не вино, а чистую воду — он продолжал сидеть, смотря то на огонь, то на задумчивое лицо банкира, и пил стакан за стаканом.
«Да это просто железный человек, — думал банкир. — Могу ли я быть спокоен, зная, что моя тайна в его руках? Спокойствие, спокойствие… Да знал ли я спокойствие с той самой минуты…» Конец этой фразы затерялся в тяжелом, подавленном вздохе.
Велика была скорбь, которая ожидала Лионеля и Виолетту по возвращении из приятной поездки. С легким сердцем и беззаботностью молодости отправились они в это утро, и мир казался им так прекрасен, что мысль о существовании продолжительного горя никак не могла прийти на ум. Теперь же их постиг первый удар, который разбил прекрасные мечты и подал им горькую чашу, которую они должны испить до дна.
Виолетта застала мать опять в постели, которую она так недавно оставила. Врач тщетно употреблял все возможные средства. Больная находилась в совершенно неподвижном состоянии, ее глаза мертво и без всякого выражения смотрели в пространство. Ни один вздох не облегчал ее мучений, она страдала молча, и сердце ее окаменело.
Доктор, который знал Лионеля и Виолетту с детства, ожидал их в передней, чтобы переговорить с ними. Он сидел за столом с газетой в руках.
— Мама наверное получила дурные известия! — воскликнула Виолетта в слезах. — Другой причины быть не может, это не обыкновенная болезнь! Будьте милосердны, мистер Сандерсон, скажите нам правду, как бы ни была она жестока.