У меня от такой наглости аж в глазах потемнело, а Владимир Иванович выслушал все это совершенно спокойно и сказал:
— Давай, Сидор, по телефону такие вещи обсуждать не будем. Ты сейчас где?
— Да у Инки в архиве... Сидим, успокаиваемся.
— Забирай их всех и двигай на базу, я попозже сам туда подъеду, там и поговорим,— приказал Пан и, закончив этот разговор, тут же позвонил кому-то еще.— Это я. Скоро должен Сидор с теплой компанией подъехать, прими со всем радушием, а я буду, как освобожусь.
Он отключил телефон, допил остывший чай и ровным голосом сказал:
— Вот и все, девочка.
— Знаете, Пан,— тихо сказала я, глядя в сторону.— А мне их всех совсем не жалко... — потом посмотрела ему в глаза и спросила: — А Сидор?
— Лена, ты играешь в преферанс? — Владимир Иванович задал мне совершенно неуместный в данный момент вопрос.
— Играю, конечно,— удивленно ответила я.
— Так вот, девочка. Когда люди садятся играть, они договариваются о правилах: что играют, до скольки и почем за вист. Когда я взял Сидора, то очень четко и ясно рассказал о наших правилах игры, первое из которых— абсолютная лояльность по отношению к Павлу и всем членам его семьи, а второе — держать рот на замке. Он же вместо этого разболтал Костровой то, что ей знать совсем не полагалось. А самое главное, я велел ему сказать этой мрази, чтобы она в сторону Ирочки даже смотреть не смела,— на улице-то мы ее незаметно охраняли. Но вот то, что опасность ей может в самом архиве угрожать, мне, после всех предпринятых мер безопасности, даже в голову прийти не могло. Так что это один из моих людей мне отзвонился и сказал, что случилось что-то непонятное, но крайне неприятное. Те же Малыш с Карлсоном, которые, как я понял, здорово тебя выручили, хоть и работают на Наумова, но своим умом дошли и накрепко усвоили, что Ирочка — лицо неприкосновенное и ее нужно всеми силами защищать. А вот Сидору это было открытым текстом сказано. Выводы делай сама.
— Ну что я на это могу сказать? В каждой избушке свои игрушки, а в чужой монастырь я, как уже говорила, лезть не собираюсь,— и я, встав, подошла к двери в комнату и прислушалась.
— Вот исполнится тебе восемнадцать лет, и мы поженимся,— донесся до меня голос Матвея.
— Но это в том случае, если все будет нормально,— поправила его Ирочка.
— Будет! — твердо заявил он.— Я в этом ни секунды не сомневаюсь. А пока давай подумаем, на какое число назначить помолвку,— надо же всем со всеми перезнакомиться. А потом о ней напишут во всех газетах, и больше никто и никогда не посмеет говорить о тебе всякие гадости, потому что ты будешь моя невеста. Самая лучшая на свете невеста! Ну а если ты вдруг разлюбишь меня, то всегда сможешь разорвать нашу помолвку,— серьезно сказал он, но по тону чувствовалось, что уж чего-чего, а этого он никогда в жизни не допустит.