Галилей настаивал на том, что игра солнечного света может придать блеск и сияние различным объектам, одурачив несведущего наблюдателя: «Если бы Сарси плюнул на землю, он, без сомнения, вскоре обнаружил бы настоящую звезду, взглянув на плевок, в котором отразились солнечные лучи».
В своем сочинении «Оценщик» Галилей воспользовался случаем высмеять философские термины, которые в то время рядились под научные объяснения. Он заметил, что «симпатия», «антипатия», «оккультные свойства», «влияния» и прочие подобные формулировки слишком часто «использовались некоторыми философами как одеяние, маскирующее истинный ответ, который должен был звучать как "не знаю"».
«Сей ответ, - утверждал Галилей, - был бы гораздо более переносим, чем иные, поскольку искренняя честность прекраснее обманчивой двусмысленности».
Таким образом, избегая запрещенной темы планетной системы, ученый ставил в «Оценщике» возникший спор о кометах в более широкий контекст философии науки. Галилей проводил четкое разграничение, устанавливая незыблемые границы между экспериментальным методом, которому он сам отдавал предпочтение и преобладающим доверием к полученной извне мудрости или к мнению большинства. Вот что он писал:
«Я не испытывал иных чувств, кроме удивления, оттого что Сарси так настаивает на своих попытках доказать нечто ссылаясь на чужие мнения, в то время как я собственными глазами могу убедиться во всем, используя средства эксперимента. Чужие свидетельства применимы в сомнительных случаях, в делах прошлых и мимолетных, а не там, где речь идет о событиях, происходящих в данный момент. Судья может совершать дознание с помощью свидетельств, чтобы установить, правда ли, что Пьетро нанес увечье Джованни прошлой ночью, а не для того, чтобы определить, есть ли у Джованни следы увечья, - ведь в последнем судья может убедиться самостоятельно. Но даже при составлении заключений, опирающихся исключительно на логические рассуждения, я бы сказал, что мнение многих едва ли имеет большую ценность, чем суждение немногих, потому что число людей, умеющих мыслить здраво и анализировать сложные обстоятельства, намного меньше, чем число тех, кто мыслит скверно и неумело. Если бы логическое рассуждение напоминало по сути своей перевозку груза, я бы согласился, что несколько сходно мыслящих человек ценнее, чем один, так же как несколько лошадей могут перевезти больше мешков зерна, чем одна. Но логическое рассуждение больше напоминает скачки, чем перевозку грузов, и один породистый скакун легко обгонит сотню ломовых лошадей».