Хелен может быть где угодно. Да вполне могла и умереть.
Я стараюсь подбодрить Филиппа.
— Наверное, нам впору радоваться. Будь это легко, их бы уже кто-нибудь другой отыскал. — Он благодарно улыбается, а я продолжаю: — Уж если вы их не нашли, Филипп, то и никто не найдет. Не сомневаюсь, мы в самом скором времени снова выйдем на след.
Он вздыхает, кивая.
— Да нитей-то всегда более чем достаточно, но какую из них не проследишь, всякий раз оказывается то ли родимое пятно на запястье, то ли шрам от старой царапины или ожога. Наверное, теперь придется несколько дней потратить на просмотр последних сообщений, разобрать их по степени важности. А там уже я буду планировать следующую поездку. — Взгляд его останавливается на двери библиотеки, а потом снова обращается ко мне. — А вы? Слышали что-нибудь новое?
От этого вопроса настроение у меня портится. Невозможно поверить, чтобы тетя Абигайль и Совет Григори не знали о передвижениях Элис на Равнинах и о том, каким запретным образом она использует свою силу. А если так — значит, это лишь вопрос времени, когда меня призовут в Алтус и заставят вернуть страницы, пока Элис не стала еще сильнее.
Я качаю головой.
— Нет. Хотя, возможно, скоро и мне предстоит путешествие.
Он выпрямляется на стуле.
— Путешествие? Но уж, верно, вы не собираетесь путешествовать в одиночестве?
— Боюсь, что так. Ну, то есть, конечно, со мной будет Соня, и, наверное, нам понадобится провожатый, но в остальном мы будем одни.
— Но… куда вы поедете? Надолго ли?
Я почти ничего не скрываю от Филиппа. Перед смертью отец нанял его, чтобы отыскать недостающие ключи, и он знает о пророчестве больше, чем любой другой — не считая только нашего кучера Эдмунда. Но все равно я не посвящаю его во все подробности — ради его и моей безопасности. Падшие души коварны, сила их безмерна. Они могут изыскать способ, как бы использовать Филиппа в своих целях.
Я улыбаюсь.
— Скажем просто, что это путешествие необходимо и связано с пророчеством и что я вернусь при первой же возможности.
Внезапно он выпрямляется и проводит рукой по волосам, взъерошивая их жестом, исполненным совершенно мальчишеской досады. Сейчас он выглядит совсем молодым, и я потрясенно осознаю: да не так уж он и стар, как мне казалось, несмотря на всю его спокойную уверенность и мудрость, которые напоминают мне об отце.
— Вам и в Лондоне-то находиться опасно, а о подобном путешествии и думать нельзя! — Он выпрямляется. — Вот что. Я еду с вами.
Я прохожу через комнату и беру его руки в свои. Почему-то это совершенно не кажется неприличным или неуместным, хотя с тех пор, как я уехала из Нью-Йорка, от Джеймса, я ни разу не касалась мужчины.