Что такое буддизм? Как жить по принципам Будды (Бэчелор) - страница 48

Следующей весной, после окончания своей работы переводчиком в гамбургском центре, я вернулся в Швейцарию, подал геше Рабтену прошение об уходе и сел в самолет из Цюриха до Сеула. Я летел над суровыми пустынными пространствами, испытывая тревогу и чувствуя себя предателем. Я порвал с миром тибетского буддизма, с которым был связан большую часть своей взрослой жизни. И теперь я держал путь в неизвестный монастырь в далекой стране, чтобы учиться у мастера дзэн, которого я никогда не встречал, на языке, на котором я не мог ни читать, ни говорить.

Сонгиль, французская монахиня, с которой я заочно уже был знаком, встретила меня в аэропорту Кимпо в Сеуле. Она была живой и эффектной женщиной моего возраста, бегло говорившей по-корейски. Как и я, она путешествовала по суше в Азию в неопределенных духовных поисках. Но ей не понравилась Индия, и она продолжала путь, пока не достигла Кореи, где она теперь и жила уже в течение шести лет как монахиня. Шел дождь, когда мы ехали длинными, серыми улицами. Вдоль улиц стояли современные железобетонные здания. Наконец мы достигли Пумьёнса, небольшого храма в традиционном городском доме. Мы решили остановиться в нем на ночь. На следующий день мы отправились в шестичасовое путешествие в Кванджу, столицу провинции Чолла-Намдо в далеком юго-западном углу полуострова. Дребезжащий деревенский автобус, битком набитый крестьянами и школьниками, довез нас до деревни вблизи монастыря. Согнувшись под тяжестью рюкзака с книгами, я вошел во внутренний двор Сунгвангса вечером 13 мая 1981 года, за пять дней до начала трехмесячного летнего ретрита.

Монастырь Сунгвангса – «Просторный сосновый храм» – был комплексом красочных деревянных зданий, окруженных крутыми, покрытыми лесом холмами, возле прозрачной, быстрой горной реки. Монастырь был основан в 1205 году монахом Чинулем, одной из ключевых фигур корейского буддизма. Каждые лето и зиму приблизительно сорок монахов со всей Южной Кореи собирались, чтобы в течение трех месяцев совершенствоваться в медитации под руководством Кусана Сынима. Весной и осенью он в основном пустовал. Постоянно оставались только наставник, административный персонал, послушники и ко чэнги («люди носа», как корейцы нас назвали). В то время Сунгвангса был единственным монастырем в стране, где могли пребывать люди европейской наружности.

Сонгиль жила с двумя другими западными монахинями в небольшой комнате в отдельном корпусе. Он располагался через реку от основного комплекса монастыря. Как монаха меня разместили в Мунсу Чоне – окруженном стеной корпусе со своим отдельным Сонпаном (залом для медитаций) на территории монастыря. Сонгиль подарила мне несколько серых и коричневых корейских ряс, чтобы я сменил свои красные тибетские, объяснила мне, как «правильно» кланяться, использовать четыре миски для еды в столовой и – подробнейшим образом – как не оскорбить корейцев какими-нибудь своими западными привычками. Затем она повела меня, только переодевшегося в немнущийся полиэстер, на встречу с Кусаном Сынимом, учителем дзэн, в его покоях над внутренним двором. Я написал: «Это маленький, светлый человек приблизительно семидесяти лет с блестящей, недавно побритой головой. Он улыбался с большой добротой, но я видел блеск бунтарства в его глазах. Он был в свободной серой хлопковой одежде и сидел, скрестив ноги, за низким сучковатым столом, который был тщательно вырезан из основания большого дерева. Он терпеливо и с интересом выслушал мои сбивчивые объяснения, почему я приехал в Корею и хочу учиться у него. Он уверенно сказал, чтобы я просто вгляделся в природу своего ума и спросил себя: «Что это?» Когда начался затвор и я всерьез принялся размышлять над вопросом «Что это?», мой разум настойчиво придумывал умные ответы. Всякий раз, когда я пытался обсудить свою последнюю теорию с Кусаном Сынимом, он некоторое время терпеливо слушал, а потом коротко усмехался и говорил: «Бопчон [мое корейское имя], ты знаешь, что это? Нет? Тогда возвращайся в зал и сиди дальше». Независимо от того, насколько соответственно загадочными и уместными казались мои ответы, они были или банальны или предсказуемы. Через некоторое время я просто бросил пытаться найти ответ. «Что это?» – невозможный вопрос: он предназначен для того, чтобы замкнуть логические цепочки мозга так, что вы не способны дать ответ и пребываете в состоянии полного замешательства. Это сомнение, или «недоумение», как я предпочитаю его называть, постепенно начинает пронизывать все ваше сознание в целом. Вместо того, чтобы бороться со словами вопроса, вы погружаетесь в состояние тихого сконцентрированного удивления, в котором вы просто ждете и слушаете преисполненную смысла тишину, которая возникает после затихания слов.