— Как бы ты хотел быть убитым, Эдди? — спросил Фарамус.
— Я не буду возражать, если без этого удастся обойтись, — отвечал Чапмен. — Мне нравится эта жизнь.
Следующим утром, когда их выпустили на прогулку во двор, из перешептываний заключенных Чапмен и Фарамус узнали, что этим утром в тюрьме было расстреляно шестнадцать человек, — в ответ на убийство членами Сопротивления немецкого офицера в Нанте. На двери каждой из камер висела табличка: «Alles Verboten» — «Все запрещается». В этом не было преувеличения. Заключенным было запрещено писать и получать письма, до них не доходили посылки от Красного Креста и квакерской церкви. Зверские и беспричинные избиения узников были обычным делом. Лишенные контактов с внешним миром, заключенные отсчитывали время лишь по смене караула и звукам уличного движения, долетавшим с парижских улиц. Питание было скудным и однообразным: пинта жидкого овощного супа, четыре унции черного хлеба и унция прогорклого маргарина или сыра. Поначалу Чапмен и Фарамус вылавливали из супа личинки мух, но через несколько дней, подобно другим заключенным, уже перестали обращать на них внимание.
Заключенные-мужчины и заключенные-женщины могли общаться во время прогулок в огромном тюремном дворе, однако сексуальные отношения были строго запрещены. Об этом в первый же день сообщил им один из охранников с помощью замысловатой многоязычной шарады: «Мадам, променад, парле, — да! Трах-трах — нихт, ферботен! Запрещено!» — и, чтобы не оставалось места для разночтений, еще раз уточнил: «Нихт! Кайне трах-трах!» Для Чапмена это прозвучало как вызов.
Среди заключенных Роменвиля были люди самые разные: богатые и бедные, храбрецы и предатели, виновные и невиновные. Чапмен и Фарамус были среди них единственными англичанами. Здесь находились Полетта, блондинка, арестованная за шпионаж, и Жинетта, чей муж был расстрелян как шпион. Другие женщины были задержаны как заложницы — из-за мужей и отцов, сражавшихся в «Свободной Франции» или ушедших в Сопротивление. Здесь был Кан, преуспевавший банкир смешанной немецко-еврейской крови, король шинного производства «Мишлен», два бельгийских торговца бриллиантами, а также странный человечек по фамилии Лейч, немецкоязычный швейцарский журналист, носивший очки в роговой оправе и говоривший, что работал на британскую разведку. Среди заключенных-французов были бывший министр информации и радиожурналист Ле Франсуа, брошенный в тюрьму за отказ участвовать в нацистской пропаганде. Одна из женщин, в прошлом — официантка в кафе на Монпарнасе, утверждала, будто попала в тюрьму за то, что дала пощечину офицеру СС, пытавшемуся ее облапать. Старик по фамилии Вайс, эксцентричный тип, говоривший на многих языках и патологически боявшийся воды, был посажен за написанную им статью, в которой рассуждал о возможных вариантах раздела побежденной Германии. Многие были арестованы за ссору с кем-нибудь из немцев, а некоторые и вовсе утверждали, что понятия не имеют, за что очутились в Роменвиле.