«…последняя задача исторического акта есть на самом деле прыжок из царства необходимости в царство свободы, уничтожение истории с ее разрушительными процессами и замена слепого ее движения разумным действием объединенных в великий союз живых существ.
Это потребует, однако, полного биологического и физиологического, а может быть, и физического изменения природы планетных обитателей. История сольется с астрономией. И конец земной истории в этом смысле будет началом солнечной, а затем истории космической…
…Надо перестать надеяться на готовую вечность и начать делать время. И по всем признакам пора такой человеческой победы приближается».
Опять звонила Максимовна. Я сказала, что бабушке в Смоленске хорошо. Кажется, она стала что-то подозревать. Тогда я соврала, что бабушка прислала посылку, в которой для нее вязаные шерстяные носки. На днях занесу.
У меня сложные отношения с Алькой. Сказала, что теперь не буду откровенничать с ним. Он сделал вид, что не понял, в чем дело. В обсерваторию я все-таки хожу, но Альку не замечаю. Впрочем, здесь и без него много интересных ребят. Миша Чиграев прямо-таки помешан на небе, ночи напролет проводит у телескопа, выдает уйму интересной информации о звездах. Взял у меня на два дня книжку Муравьева, потом размышлял о ней при Альке, и тот обиделся, что я вроде бы как забыла о его существовании. Когда Миша восторженно сказал: «Может, как раз нам и предстоит стать революционерами космоса!» — Алька ехидно хихикнул. Я взорвалась: «Но ведь ты сам говорил, что если человек не может открыть истину, то ему остается самому стать ею. Эта книжка как раз об этом!» — и я сунула ему книгу под нос, хотя давно надо было возвращать ее Трелеву.
На другой день Алька подошел ко мне на переменке и сказал:
— Заумно, но здорово. Почище любой фантастики. Надо же, какие мыслители жили на нашей земле. Даже если выяснится, что Муравьев заблуждался и наука не в силах справиться со временем, все равно эти проекты грандиозны, захватывающи и стоят внимания. Больше всего потрясает вывод, что мы, по сути, уже бессмертны, поскольку число и формула нашего «я» записаны в книгу природы и не исчезают, а только приобретают разную телесную форму. Речь вовсе не о переселении душ, имеется в виду символ, запись числа индивидуальности. А поскольку математическая формула вездесуща, она может проявиться в целой гамме форм, то есть я могу повториться сразу в нескольких людях. Но это стихийное, природное, слепое воскрешение. Так как я уже не только индивидуальность, но и личность, мне хотелось бы возродиться именно личностью. И вот здесь уже требуется вмешательство разума человека. О своей «пра» можешь не убиваться, никуда она не далась — она в твоем отце, в тебе. Если человечество не уничтожит себя в ядерной, то, возможно, ты когда-нибудь встретишь свою «пра» живой и невредимой. Правда, я думаю, что воскрешать будут в детском возрасте, к тому же телесный облик, возможно, будет иным, и вы с «пра» можете попросту не узнать друг друга.