Никогда.
Здесь, в Киеве, Мечеслав Дружина, сын вождя и дружинник великого князя, впервые сумел по-настоящему, не краешком сердца поверить в это и признаться себе – да, это посильное дело. Посильное для князя-Пардуса и его огромной державы. Ибо зачем же ещё нужна такая великая сила, как не сокрушать порчу, как не очищать мир от скверны, не заслонять правду от кривды.
Если не выйдет спасти любимую – что ж, у сына вождя Ижеслава достанет сил поступить, как должно.
Но прежде этого – прежде он сделает все, чтоб более ни одна девушка из земли вятичей – или северской, или улутической, или любой иной – не разделила горькую участь Бажеры. Не просто умыть кровью её обидчиков – сделать так, чтоб никого иного они бы уже вовек не смогли обездолить.
Всё.
Рядом на скамью уселся Ратьмер, темнее осенней ночи, сунул рог под нос пробегавшему отроку с корчагой – тот послушно наклонил длинное горло ноши к матовому широкому устью, почти до краев наполнил его янтарно-желтым пахучим питьем. Отпустив младшего кивком, Ратьмер от души приложился к меду, едва не в один глоток опустошив рог.
– Ты чего, Ратьмер? Чего стряслось? – опередил Мечеслава Вольгость, а вятич вдруг понял, что не видел гордеца Ратьмера с того самого времени, как расстался с ним у Подольских ворот минувшей ночью.
– Хотьслава убили, – проговорил, глядя перед собою, Ратьмер, откладывая опустевший рог и сгребая с блюда белый сырный ломоть.
– Кто? – оторопело спросил Мечеслав.
– А вон, – Ратьмер кивнул через палату на стол оставшихся в Киеве Глебовых дружинников. – Видишь, у которого полморды заплыло и правую руку бережёт? Влишко, собака.
Дружинники Святослава долго, молча разглядывали битого Влишко.
– Это его Хотьслав? – спросил Клек, не отрывая глаз от заплывшего лица Глебова дружинника…
– Не. Я. – Ратьмер снова зашарил вокруг глазами в поисках корчаги с медом или романеей.
– Ну… он ведь выздоровеет ещё… – нехорошим голосом проговорил Вольгость Верещага, пристально разглядывая предмет беседы.
– Забудь, – поморщился Ратьмер. – Князь не велел. Да и… в чем его вина-то? Что он один из этих дурней помнил, зачем на страже стоят и что дозорный должен делать, когда к нему ночью невесть кто лезет? – Тезка древнего князя криво усмехнулся. – Погоди ещё, его одного из той сотни, что в дозорах стояла, в Киеве оставят. Ну Завида того, может.
– А остальных чего – в Днепр головою? – хмыкнул Клек.
– Вот ещё, реку-то портить… не слыхали? Их всех в северское пограничье пошлют. – Ратьмер неожиданно широко ухмыльнулся и, понизив голос, добавил: – А братец княжий даже обрадовался. Сам с ними просился.