Они продолжили разговор о Кубе. Вернулся «Кадиллак», на заднем сиденье лежала гора продуктов – их хватило бы на месяц, а то и дольше.
– Черт, – вырвалось у Ли. – Они вернулись.
– И мы рады их видеть, – добродушно улыбнулся де Мореншильдт.
– Оставайтесь на обед, – предложил Ли. – Рина не такая уж повариха, но...
– Придется уйти. Жена ждет от меня отчета, и, думаю, сегодня мне будет что ей рассказать. В следующий раз я привезу ее, идет?
– Да, конечно.
Они пошли к двери. Марина болтала с Баухом и Орловым, пока мужчины вытаскивали из багажника картонные коробки с консервами. Не просто болтала – еще и немного флиртовала. И Баух мог в любой момент встать перед ней на колени.
На крыльце Ли что-то сказал о ФБР. Де Мореншильдт спросил, сколько раз. Ли поднял руку с тремя оттопыренными пальцами.
– Одного агента звали Файн. Он приходил дважды. Другого – Хости.
– Смотри им прямо в глаза и отвечай на их вопросы! – порекомендовал де Мореншильдт. – Тебе нечего бояться, Ли, и не только потому, что вины за тобой нет, а потому, что ты прав!
Баух, Орлов и Марина теперь смотрели на него... и не только они. Появились девчонки-попрыгуньи и замерли на полоске твердой земли, которая служила тротуаром в нашем квартале Мерседес-стрит. Слушателей у де Мореншильдта прибавилось, и он не мог их разочаровать.
– Вы у нас убежденный сторонник определенной идеологии, юный мистер Освальд, поэтому они, само собой, придут. Банда Гувера! Очень может быть, что они и сейчас наблюдают за нами, возможно, из соседнего квартала, возможно, из дома напротив!
Де Мореншильдт ткнул пальцем в зашторенные окна моего дома. Ли повернулся в указанном направлении. Я застыл в тенях, радуясь тому, что успел убрать усиливающую звук пластмассовую миску, пусть и обклеил ее черной лентой.
– Я знаю, кто они. Это они и их двоюродные братья из ЦРУ многократно приходили ко мне, чтобы заставить меня доносить на моих русских и южноамериканских друзей. А после войны разве не они называли меня тайным нацистом? Разве не они заявляли, что я нанимал тонтон-макутов, чтобы избивать и пытать моих конкурентов в нефтеразведке на Гаити? Разве не они обвиняли меня в том, что я давал взятки Папе Доку и заплатил за убийство Трухильо? Да-да, и это еще далеко не все.
Девочки-попрыгуньи смотрели на него разинув рты. Как и Марина. Раскочегарившись, Джордж де Мореншильдт, сметал все на своем пути.
– Будь смелым, Ли! Когда они придут, не тушуйся! Покажи им это! – И он рванул рубашку на груди. Отлетели пуговицы, рассыпались по крыльцу. Попрыгуньи ахнули, слишком потрясенные, чтобы захихикать. В отличие от большинства американцев того времени де Мореншильдт майку не носил. Кожа его цветом напоминала полированное красное дерево. Обвисшие грудные мышцы заплыли жиром. Он постучал правым кулаком повыше левого соска. – Скажи им: «Здесь мое сердце, и сердце мое чисто, и оно принадлежит моей идее!» Скажи им: «Если Гувер вырвет у меня сердце, оно не перестанет биться, а со временем так же забьется тысяча сердец! Потом десять тысяч! Потом сто тысяч! Потом миллион!»