Но она улыбалась очаровательной однобокой улыбкой, и я видел перед собой Елену Прекрасную. Я обнял ее, и она обняла меня, смеясь и плача. Под платьем все ее тело вибрировало, как туго натянутая струна. Когда мы вновь повернулись к зрительному залу, все стояли и громко хлопали, за исключением Миллера и Колтроп. Те огляделись, увидели, что только они не оторвали задниц от стульев, и с неохотой последовали примеру остальных.
– Спасибо вам, – обратилась к зрителям Сейди, когда аплодисменты смолкли. – Благодарю вас от всего сердца. И хочу особо поблагодарить Эллен Докерти, которая сказала мне, что если я не приду сюда и не взгляну вам в глаза, буду до конца жизни сожалеть об этом. А больше всего я хочу поблагодарить...
Мгновенное колебание. Я уверен, зрители этого не заметили, то есть только я понял, как близко подошла Сейди к тому, чтобы назвать мое настоящее имя в присутствии пятисот человек.
– ...Джорджа Амберсона. Я люблю тебя, Джордж.
Конечно же, от аплодисментов едва не рухнула крыша. В смутные времена, когда даже мудрецы не могут сказать ничего определенного, публичное признание в любви всегда вызывает такую реакцию.
7
В половине одиннадцатого Элли увезла Сейди домой – совсем выдохшуюся. В полночь мы с Майком потушили в «Грандже» все огни и вышли на улицу.
– Пойдете на вечеринку, мистер А? Эл сказал, что закусочная будет открыта до двух часов ночи, и он привез два бочонка пива. Лицензии у него нет, но я не думаю, что кто-то арестует его.
– Только не я. Едва держусь на ногах. Увидимся вечером, Майк.
Я поехал к Деку, прежде чем вернуться домой. Он сидел на крыльце в пижаме, курил последнюю на этот день трубку.
– Удивительный вечер, – заметил он.
– Да.
– Эта молодая дама показала характер. Силы воли ей не занимать.
– Это точно.
– Вы постараетесь, чтобы теперь у нее все было хорошо?
– Обязательно.
Он кивнул.
– Она этого заслуживает, после того, что случилось. И пока вы все делали правильно. – Он посмотрел на мой «шеви». – Сегодня вы, наверное, можете поехать к ней на автомобиле и припарковаться перед ее домом. Думаю, после этого вечера никто в городе и бровью не поведет.
Возможно, он был прав, но я решил, что береженого Бог бережет, и пошел к Сейди пешком, как и прежде. Мне требовалось время, чтобы привести в норму собственные эмоции. Я все еще видел ее на сцене, залитую светом прожекторов. Красное платье. Изящный изгиб шеи. Гладкая щека... и обезображенная шрамом.
Добравшись до аллеи Ульев и войдя в дом, я увидел, что мой диван по-прежнему сложен. В недоумении смотрел на него, пытаясь понять, что все это значит. Потом Сейди позвала меня – настоящим именем – из спальни. Очень тихо.