Между итальянским и московским периодом жизни Максима Грека, между Михаилом Триволисом и Максимом Греком лежат долгие годы монашества. Этот период недостаточно принят И. Денисовым во внимание. От этой полосы жизни Михаила — Максима остались лишь скудные сведения, но что она значила для него, показывает сопоставление интересов и идеалов Михаила — Максима в итальянский и в русский отрезки его жизни. Это было время самоопределения Максима как православного ортодокса и окончательного крушения гуманистических увлечений Михаила Триволиса, имевших, по-видимому, не очень глубокие корни, ибо уже в Италии, после встречи с Савонаролой, Михаил Триволис пожертвовал гуманистическими интересами ради религиозных. Период гуманистической деятельности Михаила Триволиса не выходит за пределы 1492–1500 годов, то есть составляет, во всяком случае, не более восьми лет. С 1500 года Михаил Триволис захвачен религиозными исканиями, колеблется между католицизмом и православием, пока в 1505 или 1506 году не делает своего решительного выбора в пользу православия.
Как бы Максим, монах Ватопедского монастыря, ни проклинал прежнего Михаила Триволиса, он не мог выбросить 1492–1500 годы из своей биографии, как не мог совершенно уйти от гуманистического образования, приобретенного за эти годы. Но сплава между гуманизмом Михаила и христианством (православием) Максима не получилось.
Марсилио Фичино[178] или Эразм Роттердамский пытались извлечь из христианства то, что могло служить гуманизму. Максим Грек, как показывают написанные им в России сочинения, пытался обратить на пользу христианства ту эрудицию, которую он получил за время своего общения с гуманистами…
В свете этих фактов невозможно говорить о Максиме Греке как первом распространителе гуманистических идеи на Руси. Эти идеи имеют свою историю на Руси задолго до появления в Москве Максима Грека. Они имеют еще гораздо более далекую предысторию…
…Несомненно одно: Максим Грек связал себя с реакционными верхами господствующего класса и церкви. Он «фатально пал», употребляя выражение И. Денисова, не как представитель и поборник новых культурных начал, непонятый, отвергнутый и поверженный русским обществом первой половины XVI века. Он «фатально пал» как всякий деятель, который пытается соединить несоединимое: интересы реакционных верхов невозможно было обосновать и защищать с помощью философских и просветительских идей, хотя бы и умеренных, в той их доле, какая осталась еще у Максима Грека, после того как монах восторжествовал в нем над светским ученым.