— А ну, бейте его, секите, сколько вам будет угодно!
А сам, словно архангел Михаил, встал рядом и обнажил свой меч. Взгляд его был прикован к губам монаха — оттуда должен был выскочить сатана, и начальник стражи готов был в тот же момент молниеносным ударом разрубить его надвое.
Так начались великие муки Максима Грека. В ту ночь сатана из него не вышел. На рассвете, едва пропел первый петух, начальник стражи со вздохом вложил меч в ножны.
— Монах, — сказал он Максиму, — крепко засел в тебе сатана, намучаешься ты, пока не выйдет он из тебя — и не сразу, а постепенно, вместе с твоей душой.
Так оно и было. Максим прожил еще тридцать с лишним лет, многое претерпел он — сперва в Кремле, в каменном мешке, потом в глубоком подземелье Иосифова монастыря, где игумен Нифон вместе с двумя другими ревностными старцами не щадил сил, чтобы изгнать из Максима сатану. Потом в Твери, в Отроче монастыре.[180] Там Максим прожил двадцать лет, первые десять — в глубокой яме, куда монахи напускали дыма и огня, подготавливая святогорца к еще более страшным мукам, которые предстояли ему в аду, ежели не удастся до того времени освободить его от греха.
Но им это удалось. Когда в 1556 году в час заката монах навсегда сомкнул глаза в Троицком монастыре, ожесточение против него давно уже улеглось, отпущение грехов свершилось — церковь сначала негласно сняла с него обвинения, а потом приобщила его к лику святых. Finis coronat opus.[181] В счастливом конце истории Максима заключено оправдание для каждого ее участника. Все, что свершилось, должно было свершиться во имя этого финала. Не были тщетными и упорные усилия тех, кто в течение многих лет продолжал дело, начатое начальником стражи.
А вот и достойная внимания деталь.
Пока десять сытых и здоровых ратников княжеской охраны руками и ногами совершали первое посвящение Максима в святые, монаху не приходило в голову ни закричать, ни заплакать, ни запросить пощады. Не искал он прибежища и в молитве — кто услыхал бы его в такой час? Опытный мореход, он подумал лишь о своем весле. Если удастся спасти его, спасено все. И пусть потом делают с ним что хотят. Пусть обрушатся на него свирепые ветры, пусть хоть до неба вырастет морской вал — это его не тревожит. Все пытки сможет он вынести — только бы уцелел его шестой палец. В нем заключалось все — весло, челн и парус, попутный зефир, копье, которым он пронзит чудовище, путеводная звезда, посох для трудных дорог, одним словом — спасение. И ежели в этом светопреставлении потеряется шестой палец, считай, что потеряно все…