А потом?
И вот разом к сердцу прихлынула кровь, к глазам — жаркие слезы. То, чего не хотел и не мог помнить все эти годы, воскресло в одно мгновение — Даниил, Топорков, великий князь Василий, соборные суды в Москве, отряды княжеской стражи, костры у входа в келью, лютая зимняя стужа и мрак темницы, тяжкие муки свои там, в бессолнечном мраке; целая буря злых духов — страсти, корысть, себялюбие, властолюбие — заплясала вокруг несведущего, беззащитного человека, скромного писца.
«Примите его…
Примите его, братья, с любовью и честью. Пусть останется в вашей стране — сколько ни пожелает. Награждайте его, не скупясь, и, ежели пожелает возвратиться на родину, отпустите его с миром…
Отпустите его с миром, не удерживайте у себя насильно. Это не похвально и не справедливо и для земли вашей не полезно. И, как знаете вы из Писания…»
Он хотел напомнить о трех ангелах и гостеприимстве Авраама.[224] Однако другое видение вдруг вспыхнуло и завладело его воображением, оттеснив первое.
Сцену с Авраамом и Саррой или другую — с Лотом, изъявившим готовность ради гостей пожертвовать своими девственными дочерьми, а также иные сцены из Бытия и Исхода, евангельские притчи, изречения апостолов в защиту странников и путников — сколько раз писал он об этом, сколько раз говорил… Нет, теперь он к этому не вернется. Он скажет о том, другом видении, что вспыхнуло и погасло, как светлячок. Однако потом явилось вновь, приблизилось, озаряя ровным и сильным светом, как в ясные дни обнимает вселенную солнце.
…как на небе светлое солнце…
Да, не было другой истории, которая столь сильно очаровала бы его сладостным сиянием доброго поступка. Еще лучезарнее, чем дворец царя феаков, была его доброта, любовь и сочувствие к неизвестному измученному скитальцу, выброшенному на берег свирепой бурей. Золотой птицей слетел с царских уст святой закон гостеприимства, и никто другой не выразил его отраднее, чем Алкиной:
Приглашаю
Выслушать слово мое вас, людей феакийских, дабы я
Высказать мог вам все то, что велит мне рассудок и сердце.
Гость иноземный — его я не знаю; бездомно скитаясь,
Он от восточных народов сюда иль от западных прибыл —
Молит о том, чтоб ему помогли мы достигнуть отчизны.
Мы, сохраняя обычай, молящему гостю поможем;
Ибо еще ни один чужеземец, мой дом посетивший,
Долго здесь, плача, не ждал, чтоб его я услышал молитву,
Должно спустить на священные воды корабль чернобокий,
В море еще не ходивший; потом изберем пятьдесят два
Самых отважных меж лучшими здесь молодыми гребцами…
Старец закрыл уставшие глаза. Сколько раз за долгие годы вызывал он волшебное видение корабля, направляющегося наконец после стольких испытаний к Итаке: пятьдесят два сильных гребца, налегающие на весла, и Одиссей, забывшийся на палубе бестревожным, усладным сном…