Однажды архимандрит Ново-Спасского монастыря Савва, грек, проживший много лет на Руси, передал Максиму приглашение князя Юрия Малого, пожелавшего познакомиться со своим ученым соотечественником.
Дом князя Юрия стоял поблизости от дворца, позади церкви Иоанна Предтечи. Это были высокие каменные палаты, окруженные деревянным забором. Не прошло еще и месяца, как великий князь после пятилетней опалы вернул свою милость Юрию Малому и позволил ему снова поселиться в Кремле. В палатах, убранных богатыми коврами, обставленных резной мебелью, с курильницами по углам, чувствовалось, что ничто теперь не нарушает покоя именитых хозяев. Войдя в высокие двери, Максим ощутил знакомое тепло и уют греческих богатых домов, и вспомнилось ему детство и жизнь в Константинополе, Македонии, на островах Архипелага и в придунайских христианских королевствах.
В покое, куда его привели, восточная стена была увешана иконами. Перед большим образом Вседержителя висел прикрепленный к крюку на потолке тяжелый грифон[92] из блестящей бронзы — сказочная птица с головой орла, большими распростертыми крыльями и львиным туловищем. На спине, голове и крыльях грифона горели расположенные крестом лампады. Как определил своим опытным глазом святогорский монах, большинство икон были написаны на Руси, несколько привезены с Афона, а некоторые из Италии. Но последние трудно было принять за иконы, так далеко отошли они от старых византийских образцов. Максим хорошо знал итальянских мастеров, мало считавшихся с религиозными догматами и стремившихся прежде всего изобразить человеческое. Они брали сюжеты из Ветхого и Нового завета, но главным для них был не дух божий, а твари божьи. Сосредоточив внимание на плоти, они освещали ее, округляли; стремились передать ее объемность. Поэтому икона теряла главное, свой божественный символ. Чудесное видение как бы складывало крылья, опускалось на землю. Глядя на итальянские иконы, а их было немало, Максим пришел к заключению, что князя Юрия, как и многих других вельмож, которых встречал святогорец в разных странах, не особенно заботила чистота веры в запечатленных сценах и ликах. Князь Юрий не стремился постичь тайный смысл высшего предначертания. Его удовлетворяла красота формы и цвета.
Остановившись перед большим образом Вознесенья, Максим обратился к хозяину:
— Если не ошибаюсь, князь, икона эта написана рукой греческого мастера, одного из тех, что живут ныне в Венеции.
— Да, святой отец, — просияв, сказал Малой. — Я сам приобрел ее в Венеции, когда последний раз ездил туда.