Но случилось другое…
Гюль показала какую-то плошку:
– Это для рук, чтобы кожа была нежная и гладкая. Давай мазать.
– А из чего?
Настя знала, что бывают мази из бараньих мозгов, а то еще из чего похуже, потому сначала интересовалась, что в составе.
Гюль наморщила и без того не слишком высокий лобик:
– Ммм… желток, льняное масло, мед и лимон. Никаких не рожденных барашков!
Они намазали руки на ночь и улеглись, выставив их поверх одеяла и стараясь не выпачкаться медом, чтобы не липнуть. Гюль вдруг шепотом сообщила:
– Тот парень сегодня меня снова встречал…
Она говорила о красивом парне, который прислуживал в доме. Конечно, вне своих помещений они передвигались, только закрыв нижнюю часть лица, но глаза тоже умеют говорить. Гюль явно нравилась парню, как и он ей.
– Его зовут Мюрад, я слышала…
– Он тебе нравится?
– Конечно…
– Гюль, у него нет денег, чтобы купить тебя.
– Я знаю.
Этому разговору бы тем и закончиться, но Гюль неожиданно простонала:
– Лучше в омут, чем в гарем к какому-нибудь старику!
– Разве у стариков бывают гаремы?
– У всех бывают. И не нужны будут эти блестящие газели персидской поэзии!
Настя хотела сказать, что они едва ли нужны и Мюраду, тот тоже вряд ли силен в поэзии, но покосилась на Гюль, которая тихо плакала в тишине, и промолчала. Что она могла сказать подруге? Утешить, но чем? Их в любой день могли забрать вот так же, как подруг, и кто знает, что ждет дальше? Действительно, пригодится ли когда-нибудь то, чему учат?
Желая чуть развеселить подругу, Настя принялась читать газели. Ее память всегда была великолепной, а запоминать то, что нравится, вообще могла, услышав впервые. Настя не раз поражала учителей способностью делать это. Например, услышав четверостишье Саади, вдруг заявляла Ниязу, что он уже читал его в позапрошлый раз!
– Как читал? Не читал.
– Ну да?
И Настя слово в слово повторяла услышанное, заставляя Нияза застывать с раскрытым ртом в недоумении. Позже он понял, что золотоволосая полонянка просто схватывает все с первого слова, и перестал поддаваться на Настины уловки.
Она знала множество самых разных стихов, конечно лирических.
– Я болен был, к себе врача позвал.
Но тот, едва взглянув, мою болезнь назвал:
«Ты не меня, глупец, а милую зови!
Твоя болезнь, поверь, всего лишь жар любви».
Но вместо успокоения Гюль разрыдалась окончательно, словно предчувствуя что-то недоброе.
– Я с ним сбегу!
– С ума сошла?! Поймают и убьют.
Настя забыла, что совсем недавно сама твердила, что лучше быть убитой, чем покорной рабой. Но время лечит, вылечило ее и от этой уверенности. Возможно, только потому, что до сих пор девушке ничего не грозило. Кто знает, что сказала бы и как повела себя Настя, случись ей быть проданной, как все, может, и попыталась бы сбежать, а пока девушка с удовольствием постигала премудрости образования.