– Сами полотна медные, да окованы золотым листом, – давал пояснения идущий рядом с сыном Федор Афанасьевич.
И он сам, и Роман были одеты по-праздничному: в легкие зипуны [8] , перехваченные кожаными, украшенными серебряными и золотыми нитями, поясами, синего цвета штаны и тисненные узором сапоги.
– Кроме этих, – Федор Афанасьевич широко повел рукой в сторону распахнутых ворот, – в град ведут еще Серебряные и Медные, ворота кованые, узорчатые, вельми знатные. – Проходя мимо позевывающего воротника [9] , опирающегося о древко копья, он спросил: – А скажи-ка, мил-человек, великий князь в детинце [10] ли?
Подавив зевоту, дюжий бородач нехотя ответил:
– А где же ему быть… знамо дело, в палатах. Токмо с комонем на княжий двор не допустят, – предупредил он.
Проезд был широким, а дорога, ведущая за крепостную стену, вымощена камнем. После курных изб посада высокие, просторные дома купцов владимирских, хоромы боярские казались чудом из чудес, а когда Роман с отцом и робко ступавшим за ним Семеном вышли на соборную площадь, робость и удивление охватили их. Что-то смутное вспоминалось Роману, ведь до одиннадцати лет он жил в этом городе, но пережитые годы плена, а затем нелегкая жизнь изгоев в Жолни, Лубне, Переяславле стерли воспоминания детства.
Успенский собор во всей красе предстал взору. Пять куполов, сияющих золотом, взметнулись в небо. Вызолоченные флюгеры, вызолоченные птицы, кубки, украшения из золоченой прорезной меди завершали кровлю. Наружные фасады собора разделялись сложными пилястрами [11] с пышными капителями [12] . Изящный фриз [13] из стройных колонок, украшенный резными камнями, тянулся вдоль стен.
Между позолоченными колонками этого фриза помещались фресковые изображения святых.
Федор Афанасьевич с восхищением отметил, насколько величественнее стал храм после того, как после пожара его по-новому отстроили мастеровые владимирские во времена княжения Всеволода Юрьевича. С трех сторон, чего раньше не было, к храму прильнули просторные галереи, стены которых были прорезаны широкими арочными пролетами и соединены арочными же перемычками с наружными стенами галерей.
– А вон тот собор, – показал Федор Афанасьевич рукой, – Дмитриевский. Стены храма сего расписаны знатно, а псалмопевец царя Давида и Великий Александр Македонский, летящий на грифонах, будто живые. Будет время, посетим сей храм, помолимся на икону Дмитрия Солунского – святого и покровителя князя володимирского Всеволода.
Видя, насколько потряс вид Успенского собора и княжеских палат Романа, Федор Афанасьевич не без гордости произнес: