Разумеется, чемоданы остались на месте, а вслед прозвучало напоминание о прежнем уровне жизни и настойчивая просьба не забываться, мягко говоря. В квартире, где радостный супруг после долгой разлуки начал ворковать над супругой, его, вместо любовных утех ждал скандал прямо с порога и «замечательный» вывод, из которого муж должен был понять, что не уважая и насмехаясь над ней, то же самое происходит и над ним. Нахала нужно наказать! Вместо того, что бы осадить, объяснить и научить, супруг и наш растроганный «главшпан» дал команду, и жизнь Юрия остановилась через несколько дней, определив его остатки, до следственного эксперимента, в очередном лесу.
Не знаю точно, но слышал, что будто бы его черепная коробка была прошита пятью пулями, выпущенными из пистолета ТТ, неплохим в общем-то парнем, Алексеем Кондратьевым (Кондратом), когда-то бодибилдером, рокером и даже, в своё время, хорошим знакомым «Хирурга». Его физиономия дважды мелькала в каких-то фильмах нашего кинематографа. Добрый по натуре, страдающий тяжелейшей формой эпилепсии, преданный, никогда не задумывающийся в силу своего интеллекта, он сделал то, что ему приказали, а на вопрос: «Почему так много выстрелов?», — отвечал: «Но ведь люди всякие бывают, а так наверняка».
Узнав это, у меня вообще пропало сожаление о возможной смерти Григория. Не мне осуждать и, тем более, не мне судить. Жутко быть профессиональным орудием убийства, но вдвойне хуже быть им именно в таких руках — я более всех остальных знаю, как подобные люди ненавидят, подымаясь на Олимп себе подобных, прошу прощения за каламбур.
О Юре же остались тёплые воспоминания и сожаление о потере хорошего человека.
Дмитрий, второй «африканец», после смерти соратника перешёл в другую «бригаду», более спокойную, а потом и вообще влился в парашютный бизнес — стал соучредителем профильной фирмы. Как парашютист-инструктор страховал и выводил «чайников» — видимо, манило небо, свобода и чистота в нём.
На очередных прыжках у подопечного запутались стропы основного парашюта, увидев это из «рамы», он, не раздумывая, нырнул следом, догнал, и даже успел раскрыть второй парашют. Подробности я не знаю, очевидно, не хватило 50 или 100 метров, но купола своего над головой он увидеть так и не успел. Разные бывают люди, и разные бывают их пути, даже если и объединяются они в какой-то отрезок своей жизни аббревиатурой «ОПГ».
* * *
Рация и гарнитура прошипела Серегиным голодом — сигнал готовности. Из подъехавших машин вышло несколько человек, но для меня они были недоступны. И начался отчёт безотрывного слежения через окуляр оптического прицела за промежутком, обозначенным двумя занавесками. Чья-то лень или недосмотр с невнимательностью дали мне шанс и поставили жизнь их кормильца перед лицом смерти. Он мелькнул первый раз, теперь я боролся со своим дыханием, чрезмерным в неудобной стоячей позе, почти на цыпочках. Сердце работало мерно, усиленно, ускоряемое остающимся адреналином, упорно поглощаемым всё большим и большим количеством попадающего в кровь кислорода, не хотело уступать даже под воображаемыми потоками воды, и плавно замедляемым дыханием: вдох на «8», «6» — задержка, выдох на «8», снова задержка на «6» счётов, и так до успокоения. Вдруг стало всё безразлично, не важно «вчера», не интересно «сегодня», будто не будет «завтра» — я весь «нырнул» в «луну» оптики и застыл то ли рядом, то ли размазавшись взглядом по самому окну. Казалось, что видно чуть колышущуюся занавеску, воздух, расступающийся перед движущимся телом, на улице — минус, но жарко — пустота, а в висках, непонятно откуда взявшаяся фраза: «Если свет, который в тебе-тьма, то какова же тьма?». Много позже узнал — из Евангелия, она тянулась медленно, плотной жидкостью, постепенно сокращаясь до последнего слова, раз 100, а может, больше. Сознание повторило это слово растянуто, похоже, так говорит человек на смертном одре, борясь за ещё одну минуту пребывания здесь, где привык, жутко боясь того, что «там»… «Ть-м-а, ть-м-а, ть-м-а».