— Вот как? Прошу меня простить, баронесса, что-то не припоминаю...
Он поклонился и зашагал прочь, как деревянный, с блаженной улыбкой и с умилением во взоре.
— Одно из двух, — пробормотала про себя баронесса Беркхоф. — Либо он сомнамбула, либо влюбился. Я предпочла бы второе: от этого могла бы быть польза.
***
Аврора в продолжение пути чувствовала себя уже не такой измученной. Выплеснув гнев на этого молодого дурня, она немного успокоила нервы, разгулявшиеся после неожиданно бурной реакции герцогини Элеоноры. Как она смела! Что бы ни натворил Филипп, чье преступление — если это было преступлением — оправдывалось чистотой его любви, он не заслужил такого презрения, такой ненависти от женщины, раньше выказывавшей ему столько расположения, что позволительно было задуматься, не стала ли она жертвой тех же чар, перед которыми не устояла ее дочь...
Или все объяснялось страхом за дочь? Да, положение Софии Доротеи было опасным, но позволительно ли не снизойти из-за этого к отчаянию безутешной сестры пропавшего? Во власти герцогини Элеоноры было добиться от супруга, чтобы тот потребовал от курфюрста Ганновера, своего родного брата, объяснения событий, случившихся вечером 1 июля...
***
Возвращение Авроры в Агатенбург получилось еще более мрачным, чем в Ганновер. Улетучилась последняя надежда, оставалось только выяснить, что происходило в ее отсутствие. Как будто ничего страшного: путешественница застала сестру в саду. Та прогуливалась — мелкими шажками, зато уже сама! — под руку со своей горничной Лизелоттой. При виде Авроры Амалия радостно вскрикнула.
— Как я за тебя переживала! — призналась она, заключая младшую сестру в объятия. — Тебя хорошо приняли?
— Сначала хорошо, а потом отвратительно... Да будет тебе известно, меня доставила к границе конная стража!
— Тебя, графиню Кенигсмарк?!
— Именно. Похоже, наш ранг обесценивается день ото дня. Герцогиня ужасно боится за дочь и обвиняет нашего Филиппа во всех мыслимых и немыслимых грехах. Дескать, если бы не он, София Доротея никогда бы не сошла с тоскливого пути наследной принцессы! Она никак не возьмет в толк, что та уже не ребенок, а женщина двадцати семи лет, мать семейства, обладательница живого и проницательного ума, волевая, с сильным характером... Далеко не та робкая овечка, что покорно следует на синем шелковом шнурке за своим господином! Она всего на год моложе Филиппа. Что меня бесит, так это то, что эту пару, людей, созданных друг для друга, так подло разлучили! Виновники этого преступления находятся в Целле. Такую любовь способна погубить только смерть, и то необязательно...