А рыцарь уехал на зов Ришарова сигнала, вернее, тяжело ушел, сам ведя — нищенское зрелище — в поводу своего коня. Так делают только те, у кого убили оруженосца. Кто еще не нашел себе нового. Но Гийома-то не убьют. Сарацины не убьют моего Гийома, по крайней мере, на этот раз.
А не ходить на бой — это счастье, дурное и трусливое, но счастье. Потому что тот, кто жив, может еще пить вино, смотреть на зеленую прекрасную землю, писать песни и надеяться, что скоро все исправится к лучшему. Что он еще станет свободен, может, даже вот-вот. Таким образом Гийом де Сент не участвовал на этот раз в штурме под водительством трех королей, и ему даже не было особенно страшно — душащий страх за бойцов, вот крест того, кто не участвует в битве, всех жен и девиц, слишком старых отцов и слишком юных сыновей — потому что сейчас на земле почти не осталось тех, кого Гийом боялся потерять. Нет, был один — прекрасный и несокрушимый, как архангел Михаил, рыцарственный, как святой Мартин, рыжий король-пуатевинец, Ришар, любимец Господа, с которым ничего дурного никогда не могло случиться.
Нет, Гийом вовсе не хотел Алендроку смерти, об этом нельзя даже и помыслить. Не хотел. Не хотел. Не хотел.
И тот не погиб, ни от «греческой радости» — жидкого огня, ни от арбалетной толстой стрелы, ни в поединке со стремительным саладинским рыцарем. Ведь говорят, что тюрки считают себя рыцарями — что они происходят с франками от одного корня, а потому к настоящим воинам на всем свете причисляют только себя и франков. Это чистая правда, скажет каждый, кто знает, как султан Саладин запретил некогда штурмовать башню Керака, где венчался со своей принцессой юный Онфруа: Онфруа, которого султан в мирные дни носил ребенком на руках, сын давнего друга, пасынок давнего врага… Тот самый красавчик драгоман, которому судьба дала пожить в счастливом браке всего три года, чтобы вырвать принцессу из его беспомощных рук и передать, как переходящее знамя, железному Конраду Тирскому.
Да, у некоторых бывают браки по любви. Хотя, как известно, счастливая любовь в Святой Земле долго не длится. Даже у королевы Мелисанды однажды вырвали возлюбленного едва не из объятий, услали на край земли… Слишком много в Святой Земле значат другие сокровища — меньше из золота, больше из стали: верность, доблесть, дело королевств христианских. За это и Онфруа отдал свою маленькую принцессу, за это даже семнадцатилетняя его донна Изабель, отплакав свое, вложила бескровную от горечи руку в рыцарскую лапищу претендента на престол. И Алендроку не верилось, что здесь, в этом домене обетов, можно долго обладать тем, кого любишь. Потому он и намеревался урвать у темноты все, что только возможно. Пока еще не наступила ночь.