Я и сам был не слишком радостен. Пока дошел от дома до конюшни, успел устать; а то ли будет, как начнется бой? Вдобавок у меня чесался нос, а латной рукавицей его не почешешь.
Овейн помог мне подняться в седло Ора. Хорошо хоть, идти ногами до подножия холма не придется! Верхом я почувствовал себя более уверенно. Кастелян тоже сел на коня; он вез мой шлем и меч со щитом. И запасной меч — свой собственный — на всякий случай. Волосы у меня липли ко лбу от пота, нос чесался все сильнее. Я не выдержал и окликнул кастеляна.
— Сэр Овейн…
— Что? — он обернулся стремительно, в надежде, что, может быть, я передумал.
— Почешите мне нос, — сказал я с максимальным достоинством, приличествующим такой просьбе. Овейн закатил глаза, стащил с руки перчатку и исполнил мое приказание. Хорошо, что слуги нас не видят, подумал я — и тут же увидел человек пять слуг, горестно смотревших на нас от дверей. Старуха прачка всхлипывала. Я прочистил горло, и она замолчала.
Я не желал, чтобы на поединке присутствовал кто-нибудь, кроме разве что Овейна. Да Овейна, даже при желании, отстранить от себя было бы невозможно. Он, похоже, решил, что исполняет последние долги перед моим отцом. Яростно дергая усы, но все так же молча, он ехал рядом со мной к воротам; егеря и слуги стояли по пути, все бледные, перепуганные, и провожали нас взглядами, как погребальную процессию. Я старался не смотреть ни на кого… И ни на что — когда мы в тишине миновали залитый утренним светом каменный двор (где мы только вчера тренировались с… стоп, не надо), проехали мимо матушкина садика.
— Благослови вас Бог, мастер Эрик! — пробормотал мне вслед старик кухарь, и я даже простил ему «мастера» вместо «лорда», так у меня в глазах защипало.
— Молитесь обо мне, вы все, — хрипло сказал я, не глядя ни на кого в особенности. — Ну ладно… В общем, пора. Открывайте.
Снова послышались всхлипы. Да уж, женщины умеют поднять боевой дух! Молодой егерь распахнул перед нами ворота, и, думая, что я не вижу, перекрестил меня в спину. Обязательно выучу, как их всех зовут, и никогда не буду их путать, торжественно обещал я сам себе, выезжая за порог. Выучу сегодня же… если все будет хорошо.
Солнце… Оно было такое яркое. Оранжево-розовый свет сменился белым, и начинало слегка припекать — весеннее утро начинается быстро. Сэр Овейн сперва ехал вровень со мной, а потом чуть позади; я смотрел под ноги коня — и видел зеленый, совсем молодой вереск. Почему-то именно вереск меня подкосил: вдруг подумалось, что я не увижу никогда, как он зацветет. Всего-то пути с холма — несколько минут, но за них я успел умереть и воскреснуть. Не скрою — мне стало очень страшно. Я заставил себя вспомнить всех, кто меня любит, кого люблю я; перед глазами появились лица — брат, отец, Мария… и Алиса. Алиса на миг превратилась в Уну, но я усилием воли изгнал дурное видение. Последнее лицо было обрамлено серебряно-белыми волосами… Роланд! Мой лучший друг! Вот за кого я собирался драться. Господи, это Твой суд, помолился я в своей голове. Так рассуди нас по-Своему. Рассуди.