И вот уже теплые губы вновь соприкасаются друг с другом, и самые простые прикосновения вызывают головокружение и заставляют уходить из-под ног неверную палубу. И руки, дотоле сдерживаемые робостью и приличиями, уже не могут остановиться в жадном стремлении обладать.
– Эйден… моя Эйден… моя любимая Эйден… – шепчет Тристана, наслаждаясь каждым словом, каждым звуком этих слов. Любовь и нежность Тристаны действуют на Эйден как волшебство – они превращают неуютную Ойкумену в рай, но не такой, о котором говорят жрецы – в чувственный, осязаемый и вполне понятный рай; а еще более приятно понимание, что теперь это навсегда, и что у них будет все, все то, что проклято Кодексами Храмов – но столь естественно и правильно. И столь желанно.
– Трис… я люблю тебя, очень люблю…
А потом Тристана, повинуясь неудержимому желанию, легко расстегивает своими ловкими пальцами хитроумные застежки одеяний весталки. На миг Эйден становится стыдно:
– А если наши вернутся?
– Не вернутся, любимая, доверься мне.
– А Язон?
– Язон спит, счастье мое. Мы одни с тобой, – говорит Трис. Ей все еще сложно выражать свои чувства словами, потому ее слова кажутся слишком неуклюжими. Но эта неуклюжесть слов не значит ничего по сравнению с всепобеждающей искренностью чувств.
В глазах Тристаны вспыхивают никогда не виденные ею звезды:
– Мы одни с тобой. На целом свете, во всей Ойкумене, во всей вселенной нет больше никого – лишь мы с тобой, любимая…
И Эйден не может не верить ей, потому что-то, что случится в следующие минуты действительно важнее и прекраснее всего, что было, есть и будет в Ойкумене. Ведь что может быть прекраснее счастья любить и быть любимой, обладать и принадлежать, дарить нежность и наслаждаться нежностью возлюбленной?
Глава 3.5: Человек из стали
Я живу в мире снов
Недосказанных сказок, загадок
Я живу в доме ста голосов
Тихих шорохов, звуков, украдок
На границе миров
Жить ужасно
В доме ста голосов
Промедленье опасно
Loreley В мире снов…
Они едва успели выйти из состоянья блаженной неги, прежде чем на борту появились остальные члены экипажа. Дит держал Персефону на руках, не выпуская ее ни на минуту; все же, появившись на борту корабля, Перси все-таки встала на ноги, опираясь о канонира. Эйден тут же бросилась обнимать ее, впрочем, аккуратно, чтобы не причинить боль. Тристана стояла поодаль, любуясь весталкой. Как ни странно, она чувствовала какое-то странное смущение; ей казалось, что все прибывшие знают, что произошло на борту в их отсутствие.
Эйден помогла Диту отвести Персефону в кубрик и уложить на койку; тут же ее ранами занялся доктор Иллов. Тем временем Трис, оставшись одна, направилась в помещение, где стоял ужасающй куб с головой капитана. В настоящий момент вышеупомянутая голова криво улыбалась.