Ирина Андреевна ждала этого дня, этого часа, но не готовилась к нему. А зачем готовиться, просто надо сказать правду. Вернее, признать ее, когда настанет время.
К ней в кабинет, а не в лабораторию пришла Лилька. Ирина Андреевна взглянула на обувную коробку у нее под мышкой и сразу все поняла.
— Я пришла спросить, — сказала Лилька.
— Спрашивай. — Карцева указала на стул возле длинного стола, который торцом упирался в ее директорский стол. Она нажала на кнопку интеркома: — Я занята, — предупредила секретаршу. Она не хотела, чтобы их прерывали.
Лилька опустила коробку на полированную столешницу, дернула за кончик серого шпагата. Ирина Андреевна догадалась, что Лилька делала это много раз. Потом сняла крышку, вынула конверт. Вытряхнула содержимое на стол.
— Ты нашла, я вижу, — усмехнулась Ирина Андреевна. — Хочешь получить объяснение?
— Хочу. — Лилькины ультрамариновые глаза, не мигая, смотрели на Карцеву, а мелкие кудряшки, в которые она недавно превратила крупные светло-рыжие волны волос, подрагивали на щеках от учащенного дыхания.
— Что ж, Марина не брала с меня клятву унести тайну в могилу. — Ирина Андреевна откинулась на спинку кожаного кресла и, словно уходя из сегодня во вчера, сложила руки на груди. — Значит, у меня есть право сказать. Это хорошо, что ты спрашиваешь сейчас: ты поймешь, ты уже взрослая женщина…
— Женщина? — вцепилась в слово Лилька. Крик вырвался невольно. Не от удивления или протеста, а чтобы оттянуть миг узнавания. Она впилась бы сейчас в любое слово, абсолютно ничего не значащее. Внезапно ей стало страшно.
Но Ирина Андреевна тоже впилась в это слово:
— Конечно, не девушка, причем давно, — хмыкнула она. — Будто я не знаю…
— Моя мать умерла, уверенная в обратном, — сказала со смешком Лилька.
— Марина вообще считала, что все должно быть так, как она думает и хочет.
— Иногда она хотела неправильно, — отозвалась Лилька.
— Что ты имеешь в виду? — насторожилась Ирина Андреевна.
— Себя.
— То есть? — попыталась уточнить Карцева.
Лилька тоже сложила руки на груди и слегка ссутулилась, словно закрываясь от чего-то:
— Я не считаю, что моя жизнь — подарок. Если подарок, то мать сделала его себе — меня подарила себе. — Лилька положила руки на стол, ногти сверкали кроваво-красным сильнее полировки стола. Она словно скинула с себя часть груза и ощутила даже некоторую легкость.
— Ты недовольна? — удивилась Ирина Андреевна.
— Конечно, недовольна! — Лилькины красные губы, такого же тона, что и ногти, скривились. Она повторила: — Конечно, недовольна! Для того чтобы выпускать детей на свет, им надо приготовить… жизнь.