Здесь был великолепный, блестящий разделочный стол с удобными желобками для стекающей крови. Я видела подобные только в кино, и, признаться, всегда хотела иметь один такой в своем распоряжении. Здесь было множество инструментов, с помощью которых привычную форму человеческого тела можно было разделить на любое количество частей, вплоть до самых маленьких и совершенно неузнаваемых. Здесь была отличная, накрытая крышкой прорезиненная емкость, где получилось бы растворить без остатка полк солдат. Моя бутылка с серной кислотой на фоне гигантской канистры с той же жидкостью показалась вдруг маленькой и жалкой.
- О, только не смущайтесь, - Джонатан бережно поставил мой сувенир на стол для хирургических инструментов. - Я приму это в дар. Кислоты ведь никогда не бывает слишком много, верно?
Я улыбнулась, все еще не веря своим глазам. Этот мужчина был не просто великолепен - он был идеален.
- Возьмите скальпель в ящике для инструментов, - предложил он. - Или вы предпочитаете ножницы?
Поразмыслив, я выбрала ножницы, очень похожие на те, которыми Джонатан пользовался, чтобы срезать с меня одежду. Или, может, те же самые?
- Отличный выбор, - одобрительно кивнул он, глядя на меня с нежностью и восхищением. - У меня есть фартук, если не хотите запачкаться.
От фартука я отказалась. В конце концов, мы не мясники. То, что лежало перед нами на столе, еще недавно было хотя и не очень приятным, но все-таки человеком. Необходимо было проявить хоть немного уважения.
- Вы не возражаете, если я включу музыку? - спросил Джонатан. - Это меня всегда успокаивает.
Я не возражала, и он щелкнул пультом. Из динамиков, спрятанных неизвестно где, полилась нервная, рваная мелодия. Пальцы невидимого пианиста порхали по клавишам до того быстро, что порой казалось, будто некоторые ноты доходят лишь эхом, словно слух не успевает вовремя распознать звук. Странно, что подобная музыка может кого-то успокаивать.
- Давайте, я угадаю, - сказала я. - Бела Барток?
Джонатан довольно улыбнулся и кивнул.
- Видите, я был прав, когда говорил, что скоро вы начнете разбираться в музыке. Это третий фортепианный концерт, - начал он, натягивая резиновые хирургические перчатки. - Барток умер, не дописав всего семнадцать тактов, и эту вещь завершил его ученик, Тибор Ширли. Если этого не знать, невозможно догадаться, что финал написан двумя разными людьми. Должно быть, они были очень близки...
Несколько секунд мы работали - слаженно, будто играли в четыре руки. Его лицо было так же сосредоточенно-спокойно, как тогда, на концерте, когда я впервые увидела его, а движения - до того легки и восхитительно-точны, что я готова аплодировать. Однако была одна вещь, которую мне вдруг захотелось прояснить.