— Ульяна, вставай, идем, — вдруг раздался бесчувственный, усталый голос, в котором я едва узнала Савку. — Мы не имеем права видеть таинство погребения.
Послушно встала, опираясь на руку друга и чувствуя мимолетное облегчение, что в гробу оказался не он. Кинула взгляд на спокойно лежащего на обычной белой хлопковой простыне покойника.
Посиневшее, не загримированное лицо, знакомое мне с раннего детства. Любящий семьянин, добрый друг и помощник, честнейший работяга. А вот раз — и нет его. Остановка сердца. Мгновенная. Простая и безболезненная смерть.
Семья лишилась своего кормильца, а Савка — самого дорогого человека на свете — отца.
* * *
Я не знала о чем говорить с другом. Извиниться за Нелкину выходку? Попробовала.
— Пожалуйста, Ульяна, не надо, — все тем же усталым тоном произнес парень, качая головой. — Я уже давно все простил и забыл.
Мы снова замолчали. Я шла, уныло смотря в землю и боясь поднять взгляд на лицо Савки, на его глаза. Боялась увидеть там пустоту и безразличие. Тяжело терять близких. Не каждый справляется. Главное, не держать все в себе, не замыкаться в собственном маленьком мирке. Я знала это как никто другой. Вот только как разговорить Савку, никогда не любившего изливать душу?
— Знаешь, — прервав мои размышления, первым начал парень бесцветным тоном, — он умер на моих глазах. В доме. Просто вдруг споткнулся, упал и больше не поднялся. Я долго не мог понять, что случилось: тряс его, просил, кричал. Кроме нас никого не было: мама с сестрой ушли на рынок. Я не знал, что делать. Хотел бежать за тобой, но не мог бросить папу. Вдруг он очнется — а никого нет рядом? Так и метался от двери до печки, пока вдруг не понял: отец умер, еще даже не коснувшись головой пола.
Я ободряюще сжала руку друга, не пытающегося скрыть свои слезы. Зачем? Ради кого? Кажется, я тоже плакала. Не могла поверить, что сапожника Михаила больше нет в живых. Я ведь даже не попрощалась с ним, не положила подаренную гвоздику на могилу. Накатили воспоминания о мазях для спины, что застуживал он, сапожничая, о настойке шалфея, которую готовила ему от простуд. А главного не заметила. Не увидела признаков приближающегося удара. Растяпа. Из-за невнимательности подпустила костлявую к дорогому для меня человеку.
— Я должен его заменить, — вдруг судорожно сжал мою ладонь Савка. — Мама с сестрой не будут голодать. Только теперь я, наверное, долго не выберусь в лес. Придётся работать.
Кажется, мы снова плакали. А где-то вдалеке гремел гром. Пошел дождь. Настоящий теплый летний ливень. Но он больше не приносил радости. Он напоминал о горе и смерти. И соленые слезы смешивались с длинными каплями, и небо печально хмурилось, изредка «рявкая» громом. А мы все так же стояли, крепко обнимая друг друга. Мы прощались с отцом.