дорогой Атцбахер, сказал он мне, вы служите для меня воплощением частного мыслителя и вообще частного человека, что совершенно несовременно, сказал Регер. Я подумал об этом сегодня, пока с трудом подымался по этой ужасной лестнице сюда, в зал Бордоне, да, я подумал, что вы — типичный частный человек в собственном смысле этого понятия, вероятно, единственный из тех, кого я знаю, а я знаю многих, и все они люди частные, но вы — типичный и истинный частный человек. Ведь надо обладать невероятно сильным характером, чтобы десятилетиями работать над одной и той же книгой и ничего не публиковать. Я бы так не смог. Мне необходимо хотя бы раз в месяц видеть собственную работу опубликованной, сказал он, эта привычка стала жизненно важной потребностью, поэтому я благодарен Таймс, ибо газета не только регулярно удовлетворяет мою потребность, но еще и платит мне за это удовольствие. Ведь писать для меня — истинное удовольствие, сказал он; мои короткие заметки, иногда всего две странички, но зато в Таймс они занимают три с половиной колонки. Неужели вы никогда не думали о том, чтобы издать хотя бы фрагмент из вашего труда? — спросил он, хотя бы какой-либо кусочек, ведь, судя по тому, как вы рассказываете о своей работе, она очень интересна, с другой стороны, представляю себе, какое это наслаждение — ничего не публиковать, абсолютно ничего, сказал Регер. Но когда-нибудь вам захочется узнать, какую реакцию вызовет ваша работа, сказал он, и тогда вам придется опубликовать свою работу хотя бы частично. С одной стороны, это великолепно — не публиковать при жизни работу, которой посвящена вся жизнь, но, с другой стороны, ведь не менее великолепна и публикация. Я же прирожденный публикатор, вы — прирожденный антипубликатор. Возможно, судьба вашей работы и ваша личная судьба, то есть ваша общая судьба, в том и состоит, чтобы остаться неопубликованной, ибо вы, наверняка, страдаете от того, что работаете над своим трудом, однако не можете его опубликовать; думаю, это правда, вы просто не сознаетесь, даже самому себе, в страдании от вынужденной непубликации. Я не знаю писателя, или, скажем иначе, пишущего человека, который смог бы долгое время вытерпеть свою неизвестность, ведь каждый автор хочет донести до других свою книгу; во всяком случае, я всегда жажду публикаций, хотя и говорю, будто не особенно заинтересован в них и меня совершенно не волнует мнение читателей, однако при этом я, конечно же, лгу, ибо на самом деле страстно желаю публикаций, мечтаю о них, сказал Регер. Мне страшно хочется знать мнение других о том, что я пишу, сказал он, меня интересует любой и всякий отклик, хотя я неизменно утверждаю, будто мне абсолютно безразличны пересуды на мой счет, я обычно говорю, что меня это не интересует и что мне на все наплевать, однако на самом деле я жажду узнать мнение других людей, прямо-таки сгораю от нетерпения, сказал он. Я лгу, утверждая, будто меня не интересует суд общественности, суд моих читателей, я лгу, говоря, будто мне безразлично, что думают люди о моих заметках, лгу, будто не читаю, что пишут обо мне критики. Я лгу, причем лгу самым бессовестным образом, сказал он, ибо на самом деле сгораю от любопытства, я непрерывно желаю знать мнение публики о моих заметках, будь оно положительным или отрицательным, меня это мнение сильно волнует, вот где настоящая правда. Разумеется, я учитываю лишь суждения редакторов