– Ш-ш, ш-ш… Ну чего ты? Чего тебе неймется, разбойник? – ворчала она шепотом. – Спи давай, а то сейчас мать поднимется и задаст тебе. Баю-бай, а-а-а…
Убаюкивание перерастало в зевок, и бабушка уходила, шаркая войлочными чунями. Страх отступал, мальчик сворачивался клубочком в своей кроватке, из которой уже вырос. Глаза постепенно привыкали к темноте, нервы успокаивались, теперь он видел, что принял за когтистую лапу оборотня раскидистый лист пальмы, голова человека-птицы оказывалась кувшином, из которого торчали вязальные спицы, рыбий хвост был халатом, забытым мамой на спинке кресла. А что это там, на шкафу? В серой рассветной тьме со шкафа на него смотрели лютой злобой горящие глаза на квадратной башке. Он снова сжимался в ужасе, по ночам он напрочь забывал, что на шкафу стоит старый чемодан. Днем в чемодане хранились всякие лоскутки, выкройки и клубочки шерсти, а ночью он пугал мальчика своими сверкающими застежками. Впрочем, он не решался позвать мать. Он не боялся, что она «задаст», она была не такой, как другие матери, у которых всегда полна пригоршня шлепков… Просто мальчик не хотел, чтобы мать просыпалась. Проснувшись среди ночи, она часто начинала плакать, как будто тоже видела в предрассветной дымке чудовищ и боялась их гораздо сильнее, чем ее сын.
Мать была очень молода, очень красива. От нее всегда чудесно пахло, и голос у нее был такой нежный, голубые глаза смотрели так ласково… Но стоило ей рассердиться, как все менялось. Голос становился неприятно-резким, и от матери волнами исходил удушливый запах раскаленного железа, а глаза делались как ртуть.
Она, пожалуй, была несчастна в жизни, она много работала, ухитрялась обеспечивать и себя, и свою пожилую мать, и Руслана, сына, которого родила, едва ей сравнялось восемнадцать лет. Он ничего не знал о своем отце. Бабушка проговаривалась о том, что сразу после школы мать уехала в Москву, а вернулась спустя полтора года, уже с ребенком на руках, и ничего от нее было не добиться. Впрочем, мать не прочь была дать повод к слухам и, глумясь над досужим любопытством кумушек, давала мальчишке в отцы то именитого чиновника («Человек с таким положением, пожилой, солидный… Женат… Конечно, посылает на жизнь»), то какого-то художника, у которого якобы служила моделью («Картины его иностранцы покупают… Очень талантливый. Посылает нам»), а то даже как-то вора в законе («Санька Лимон его прозвище. Им семью запрещено заводить. Но он нас тайно обеспечивает»). Последний, вероятно, был придуман ею для того, чтобы отвадить нежеланных кавалеров, которые вокруг матери не переводились. Она работала секретаршей в стройконторе и эффектно выглядела в приемной, за сверкающей кареткой пишущей машинки. Она умела хорошо одеться и в те весьма еще недостаточные времена. Несколько раз ее подвозили до дому мужчины, и ряд ее «ухаживателей», как выражалась бабушка, запомнился Руслану по маркам их автомобилей. Она приносила домой шоколадные наборы в богато оформленных коробках, и цветы, и игрушки для сына, но замуж выходить не желала – то ли ни один из женихов не был для нее достаточно хорош, то ли женихи не спешили вести ее в ЗАГС, вожделея только легких отношений.