Люсия затаила дыхание. Отвернувшись от мужа, прошлась по комнате. Глядя в окно на залитую лунным светом реку, она думала: «Вот то, чего я боялась! Чарльз, Чарльз, милый мой, поддержи меня!»
Вслух она сказала:
— Прекрасно. Тогда завтра утром я уйду из дома.
— Могу я спросить, как зовут того, к кому ты уходишь?
Она колебалась не больше доли секунды и, вспомнив, что Чарльз выказал твердую решимость поддерживать ее во всем, что бы она ни предприняла, ответила:
— Чарльз Грин.
Последовало минутное молчание. Гай ошеломленно уставился на жену, потом произнес:
— Как, тот молодой парень, издатель? Тот самый, с которым мы познакомились на Рождество?
— Да.
— Так это с ним ты вела шашни у меня за спиной?
— Если угодно, да.
— Мне это совсем не угодно! — повысил голос Гай.
Люсия видела, что он снова на грани бешенства.
Но теперь, произнеся вслух имя своего возлюбленного, она уже готова была встретить любую бурю. Никогда еще не чувствовала она себя такой сильной и с гордостью ответила:
— Мы с Чарльзом полюбили друг друга еще тогда, на курорте. Мы старались подавить это чувство, но безуспешно. Оно было сильнее нас.
— Так, значит, все эти месяцы… — прошипел сквозь зубы Гай, — все эти месяцы ты мне изменяла?
— Боюсь, что так.
— И теперь ты стоишь передо мной и совершенно спокойно в этом признаешься? Как ни в чем не бывало заявляешь, что развлекалась, при живом муже, с этим… этим… мальчишкой?!
— Ну, не такой уж он и мальчишка, — перебила Люсия. — Всего на каких-то три года моложе меня.
— Щенок, что говорить! Нахальный юнец! Втерся в доверие, пил со мной, угощался за мой счет, курил мои сигары и вдруг… нате вам! Соблазнил мою жену!
— Гай, перестань говорить, как в мелодраматических спектаклях. И не ори на меня. Надеюсь, мы сможем все обсудить без крика.
Тут уж он завопил, окончательно потеряв контроль над собой:
— Да как ты смеешь указывать мне, что делать, а что не делать?! Может, я и ору на тебя, но, по крайней мере, я чист перед тобой, это ты передо мной виновата. Ты хоть понимаешь это? Ты передо мной виновата!
Люсия сделала шаг к нему:
— Прошу тебя, тише. Тебя могут услышать дети и Элизабет.
— О, только вот не надо волноваться за Элизабет и детей. Скажите, какая заботливая мать! Ты опорочила мое имя, ты не смеешь даже взглянуть в лицо Барбаре и Джейн. На что ты вообще надеешься?
Эти слова вошли как нож в сердце, и мужество снова стало покидать ее. Когда разговор заходил о детях, она сразу чувствовала свое уязвимое место. Люсия готова была выдержать все, что угодно, только не это. Она подошла к кровати и села — колени у нее дрожали.