— А чем занимается Жан-Марк?
Лицо Филиппа даже не дрогнуло.
— Этого я давно не видел! — сказал он.
— Почему?
— Не знаю… Он очень занят… Экзамены…
— Он сейчас сдает их…
— Безусловно…
— Он, конечно, сдаст!
— Я тоже так думаю.
— Мне бы хотелось увидеть его сегодня дома!
— Ну, ты его не увидишь…
Мадлен посмотрела брату прямо в глаза, погружаясь всем своим весом в эту мрачную, поблескивающую воду, и тихо сказала:
— Филипп, я знаю, почему Жан-Марк сюда больше не приходит!
Лицо Филиппа напряглось, посуровело. Он буркнул, почти не разжимая челюстей:
— Маленький негодяй! Нужно было всей семье рассказать о своих альковных подвигах! Теперь это у него повод для гордости! И с каких пор ты знаешь о том, что мой сын спал с моей женой? Полагаю, что ты была в курсе дела гораздо раньше меня!
— Да, Филипп.
— И ты мне ничего не сказала!
— Я не могла! Не имела права! Мне заткнули рот!.. Но, Филипп, может быть, ты знаешь не все… Жан-Марку простительно, а Кароль нет!.. Он очень молод, он дал себя увлечь, он страдает сильнее, чем ты можешь представить… И потом, в конце концов, это он порвал отношения, нашел в себе мужество! Много времени прошло с тех пор! Между ними все кончено, уверяю тебя! Ты не сможешь до бесконечности отказываться видеть своего сына!..
Впервые в жизни она почувствовала, что нужна своему брату. Убежденность в этом подогрела ее, придала ей сил. Она уже верила, что выиграла партию. Но он тяжело покачал головой:
— Есть вещи, которые выше моих сил, Мадлен. Ты не знаешь, что такое для мужчины сама мысль о том, что он одурачен собственным сыном! Это подло! Это бесповоротно! Как ампутация! — Обеими руками он изобразил жест, словно отрубил себе часть тела на уровне груди. А потом глухо, голосом глубоко уязвленного человека, произнес: — Больше никогда не говори мне о нем, хорошо?
Сумерки заполнили комнату. Мадлен протянула руку. Свет вспыхнул в лампе с большим шелковым абажуром бананового цвета.
— А он смешной, твой фенек, — сказал Филипп, кончиками пальцев прикоснувшись к мордочке животного.
Фенек весь сжался, глаза его расширились от страха, уши поднялись.
— Ну, моя маленькая Жюли! — сказала Мадлен. — Успокойся! Это друг! Она растерялась, потому что увидела незнакомое лицо! А со мной она такая доверчивая, такая нежная! С тех пор как она у меня появилась, я чувствую себя не такой одинокой!
— Понятно. Тук, наверное, — не очень веселое место зимой!
— Нет, дело не в веселье… Это другое… Другое, очень интересное…
Пришла Аньес и спросила, хочет ли месье садиться за стол прямо сейчас или нужно подождать месье Даниэля.