«Ловчій бѣшеной злобой на меня кипѣлъ
И къ соснѣ меня сейчасъ-же привязать велѣлъ.
Тутъ меня желѣзнымъ прутомъ били безъ конца…
Тщетны были всѣ моленья стараго отца,
И жены напрасно были всѣ мольбы и плачъ…
Глухъ былъ къ нимъ неумолимый, бѣшеный палачъ…
Тщетно кровью истекалъ я, тщетно стонъ глухой
Эхо вторило угрюмо въ тишинѣ лѣсной…
Отпустили чуть живаго… я едва вздохнулъ…
Тутъ мнѣ демонъ потихоньку на ухо шепнулъ…
Былъ топоръ при мнѣ… Собралъ я весь остатокъ силъ
И въ високъ обухомъ тяжкимъ ловчаго хватилъ…
Лезвеемъ же грудь разсекъ я… Брызнувъ, какъ фонтанъ,
Кровь лицо мнѣ окропила, облила кафтанъ..:
Вотъ, смотри, кровавыхъ пятенъ ясный, свѣжій слѣдъ…
Не изгладили, не стерли ихъ и тридцать лѣтъ.
Посмотри: лохмотьемъ рванымъ весь кафтанъ мой сталъ,
Онъ отъ лѣтъ и непогоды сгнилъ и полинялъ,
Но слѣды невинной крови, переживъ года,
Какъ печать злодѣйства свѣжи, какъ печать стыда!»
И чѣмъ сильнѣе это долгое, тягостное раскаянье преступника, тѣмъ сильнѣе впечатлѣніе имъ производимое, и въ душѣ читателя пробуждается гнѣвъ и негодованіе, которыхъ ни одной строкою не выдалъ великій художникъ. Ужасъ покоя – вотъ, что дѣйствуетъ сильнѣе всякаго краснорѣчиваго обвиненія.
Не менѣе ужасающимъ покоемъ, краснорѣчіемъ безропотнаго терпѣнія отличается превосходное стихотвореніе «Иллюминація» – разсказъ матери о медленной смерти ребенка ея въ то время, когда она съ факеломъ въ стужу должна была недвижною каріатидой стоять передъ домомъ своимъ, а вѣтеръ злился и дулъ въ окно, разбитое торопившимъ ея панскимъ управителемъ.
«Выгналъ….. Я къ факелу. Сердце нѣмѣтъ
Вмѣстѣ съ руками….
Гляну въ окошко, дитя коченѣетъ
Передъ глазами».
А роскошная иллюминація представляетъ блестящій, величественный видъ; радуются и веселятся княжіи гости, удивляясь умѣнію гостепріимнаго хозяина.
«Вотъ закричали: «виватъ на виватѣ
Князь благородный!»
Я къ колыбелькѣ, къ родному дитятѣ…
Онъ ужъ холодный
……
И не забыть мнѣ веселые звуки,
Крики хмѣльные,
Желтое личико, желтыя руки,
Что восковыя.
Умеръ… и словно бы такъ безъ причины…
Богу знать ближе…
Знатно, бывало, справлялъ именины
Князь нашъ въ Несвижѣ.»
Что за потрясающая простота! Какая обвиняющая безропотность!.
Въ извѣстномъ давно для русскаго міра стихотвореніи «Кукла», Сырокомля съ такою же точно объективностью выставляетъ укоренившіеся, относительно хлоповъ предразсудки, соединенные съ едва пробивающимся, слабымъ чувствомъ сожалѣнія объ этихъ самыхъ хлопахъ въ простодушномъ разговорѣ дѣвочки, съ своей куклой. Опять ничего кромѣ простой дѣйствительности, никакого обвиненія, но какое сильное въ тоже самое время впечатленіе. Отвратительная зараза, прикасающаяся уже къ свѣтлой, дѣтской душѣ!