Лишь развернешь скрижаль былыхъ вѣковъ,
Тамъ, что ни листъ, гигантъ духовный встанетъ,
Повсюду свѣтъ превыспреннихъ умовъ,
И – то герой, то богатырь возстанетъ,
Хранитъ о нихъ легенды старина,
Имъ молятся, ихъ чтятъ въ благоговѣньи,
И, можетъ быть, въ десятомъ поколѣньи
Въ честь ихъ дѣтямъ даются имена.
Настоящее пугаетъ Сырокомлю отсутствіемъ этого именно, сосредоточеннаго въ одномъ человѣкѣ, выработаннаго однимъ человѣкомъ величія. Все есть въ тебѣ, восклицаетъ онъ обращаясь къ Литвѣ и исчисляя ея богатства:
Все есть въ тебѣ, что было съ древнихъ лѣтъ,
Но лишь людей великихъ больше нѣтъ;
и затѣмъ тотчасъ же, пытается найти утѣшеніе въ предположеніи, что
Для нашихъ дней, не нужно ихъ, быть можетъ:
Взамѣнъ людей нашъ цѣлый вѣкъ великъ;
А все-жъ порой раздуміе встревожитъ,
И къ небесамъ съ мольбой подъемлеть ликъ:
«О, Боже! гдѣ-жъ тѣ мужи мощной силы
«Съ душой, какъ сталь, и съ грудью, какъ гранитъ?
«Пусть вызоветъ Твой зовъ ихъ изъ могилы,
«Пусть голосъ ихъ изъ гроба прозвучитъ, —
«Чтобъ мы хоть разъ одинъ лишь въ цѣлой жизни
«Великаго увидѣли въ Отчизнѣ!»
Народъ на всѣхъ ступеняхъ своего развитія является, однако, не только кователемъ, дѣятелемъ собственной исторіи, но онъ, же впервые отмѣчаетъ и то, что совершается въ жизни дорогаго для него, великаго въ его воззрѣніи, является первымъ своимъ исторіографомъ. Исторіографія эта совершается, конечно, совершенно особеннымъ путемъ или, точнѣе, совершается многими отличными другъ отъ друга путями. Монахъ лѣтописецъ или, кто бы онъ ни былъ, иной записыватель жизни народной выступаетъ на поприще свое только тогда уже, когда отмѣтились, оцѣнились въ народномъ сознаніи нѣкоторыя событія народнаго прошлаго, когда тайная, умственная, если можно такъ сказать, исторіографія уже получила свое начало. Даже пѣсня не выступаетъ первымъ историческимъ памятникомъ; она налагаетъ художественный чеканъ свой только тогда, когда событіе уже, такъ или иначе, отмѣчено въ духѣ народномъ, когда созрѣла и опозналася потребность передавать память о немъ изъ поколѣнія въ поколѣніе.
Ахъ, Литвина даромъ пѣсни Богъ не наградилъ:
Камень – памятникъ въ отчизнѣ пѣсню замѣнилъ.
Что же въ камнѣ? Онъ погибнетъ, онъ во прахъ падетъ,
Можетъ быть, пойдетъ на жерновъ, мохомъ заростетъ,
И преданіе погибло… А для струнъ пѣвца,
Что за творческое поле, поле безъ конца —
Пѣть кресты, курганы наши и гроба князей
Отъ Мендоговой могилы и до нашихъ дней.
Камнемъ или другимъ какимъ либо вообще неодушевденнымъ предметомъ отмѣчалися, какъ признается это и самою наукою, первыя событія народной жизни, касающіяся всего народа или какого либо изъ обособленныхъ его членовъ, и отмѣчалися все съ одною и тою же цѣлью – сохранить, укрѣпить за потомствомъ память о совершившемся. Строились ли пирамиды изъ камня, кирпича или череповъ человѣческихъ, воздвигались ли грубо отесанные изъ камня мавзолеи, мирные кресты или другіе какіе либо символы прошлаго, высѣкались ли надписи на горныхъ уступахъ или столбахъ на римскихъ и греческихъ площадяхъ – всегда преслѣдовалась одна и таже задача – закрѣпить вѣковѣчнымъ символомъ, вѣковѣчнымъ намекомъ переходящее изъ устъ въ уста преданіе, чтобы достигалась вѣчная память событія или человѣка, чтобы молва потомства