Амариллис Лугоцвет вздохнула. Одним из немногих фактов, которым она еще могла радоваться, был тот, что особенно близкие ее сердцу чужане, а именно — семья фон Вейтерслебен состояла сплошь из женщин, принимавших не активное, а лишь самое пассивное участие в Великой Глупости. Выражалось оно в том, что они тяжко страдали от вызванных ею лишений и своим неприятием войны навлекли на себя косые взгляды окружающих. Но поскольку из-за принадлежности к слабому полу они не могли считаться ни уклоняющимися от военной службы, ни дезертирами, то презрение, которое им выказывали, ограничивалось одними эмоциями, да и к концу войны постепенно пошло на убыль, так что о наступлением мира его уже как не бывало.
И Альпинокс, и Амариллис Лугоцвет достаточно точно предвидели и могли предсказать исход этой войны, но им не оставалось ничего другого, если не считать помощи отдельным лицам, как бездеятельно наблюдать за происходящим. Оба с тоской думали о стародавних, почти исчезнувших из памяти временах, когда они располагали неизмеримо большей властью, чем та, на которую притязали теперь предводители чужан. Когда война кончилась, долговечные существа этого края снова съехались вместе, пытались там и сям облегчить жестокую нужду местных жителей, могло даже показаться, будто они снова приобрели влияние. Их жизнь приняла опять вневременной характер и больше отвечала теперь их исконному отношению ко Времени, нежели в годы мирового бедствие чужан, коснувшегося их тоже, а это бедствие было так точно вписано и определенный промежуток Времени, что и они, Долговечные, оказались привязаны к чередованию дней и ночей, с коим вообще-то привыкли обращаться весьма вольно.
И вот незаметно приблизился масленичный карнавал того года, когда Сидония фон Вейтерслебен стала королевой игр на льду и когда не только чужане, но и долговечные существа так горячо стремились забыть о страданиях и ужасах войны, что впору было ждать самого бесшабашного веселья.
Среди тех и других общественная жизнь возобновилась уже настолько, что все опять ходили друг к другу в гости или в послеобеденные и вечерние часы собирались где-нибудь в кафе. Остается лишь заметить, что после перенесенных лишений и долгих месяцев недоедания чужане с таким пылом устремились к пирам и развлечениям, что это казалось невероятным при виде еще повсеместна царившей скорби.
С каждой встречей Амариллис Лугоцвет все больше разжигала любопытство Долговечных к карнавальным забавам чужан, так что у всех и каждого пробудилось желание принять в них участие и под прикрытием обычной карнавальной маски затесаться в толпу людей, словно ставши одним из них. Благодаря стараниям Амариллис Лугоцвет это желание разгорелось до настоящего энтузиазма, и в последние недели перед тремя «святыми карнавальными днями», — так называли эти дни в Штирийском Зальцкаммергуте, — среди чужан, да и среди Долговечных, ни о чем другом не было разговору. И одни и другие были заняты тем, что либо подправляли уже существующие, либо наколдовывали себе новые одеяния и личины — «снеговиков», «барабанщиц» и, особенно трудные для исполнения, костюмы «пестряков». Иногда всевозможные духи, призываемые Амариллис Лугоцвет для осуществления ее плана, приводили ее в отчаяние — у нее голова шла кругом от вопросов, с которыми приступали к ней ей подобные, словно из всех долговечных существ она единственная была знатоком местных карнавальных обычаев. А ведь у нее и без того хватало хлопот: надо было оплести чужан сетью задуманного ею плана. Первым делом она подумала об одном молодом человеке. У его родителей была на озере летняя вилла, где они каждый год проводили по нескольку месяцев, однако сам он приезжал очень редко. Пришлось ей призвать на помощь все свои потайные силы и, чтобы направить дело на верный путь, даже прибегнуть к некоторому вандализму. Ей нетрудно было узнать, что родители молодого человека в первый раз после войны отправились за границу, сам же он находится в столице, где занимается исследованиями в области медицины.