И когда Зильбера не оказывалось рядом, Софи была вынуждена обходиться собственными силами. Чем раньше становишься взрослой, тем лучше, говаривала мать и не мешала дочери взрослеть, ибо ее всегда больше занимало как, нежели что. Амелия фон Вейтерслебен прекрасно знала, как ей подобает жить, но нимало не заботилась о том, что необходимо для привычного ей образа жизни. Ей всякий раз удавалось убедить других людей в том, что иначе она жить не может, и они чувствовали себя обязанными оказать ей поддержку. И прежде всех Зильбер, не изменявший этой добровольно взятой на себя обязанности до тех пор, пока ее мать не умерла.
Два разных человека представлялись Софи, когда она думала о Зильбере. Зильбер ее детства, никогда не позволявший себе отвечать на ее прикосновения и в то же время совершенно освободивший ее от ответственности за собственную жизнь. Зильбер, который лишь изредка задерживал ее руку в своей, до тех пор пока она не уступала неодолимому желанию поиграть его пальцами, — тогда он сразу отпускал ее, но не потому, что не расположен был к игре, а потому, что считал себя связанным долгом перед ее матерью. Зильбер, который иногда все же допускал, чтобы Софи под каким-нибудь предлогом кинулась к нему на грудь и прижалась лицом к его шее. Он допускал это, дабы проверить себя, — приняв дерзкий вызов, устоять, а может, и ради минутного удовольствия. Ибо Софи и тогда уже отчетливо сознавала, что не поддаться ее недвусмысленному призыву и не обнять ее стоит ему огромных усилий. Сама же Софи, напротив, чувствуя, что он в известной мере дает ей волю, пыталась зайти еще дальше, пока Зильбер снова не ставил перед ней неодолимый барьер.
Софи полностью вошла в роль завоевательницы, эдакой «девы-вамп», которую могла играть беспрепятственно благодаря долготерпению Зильбера, тем паче что в глубине души была уверена, что с ней ничего не случится, что она может сколько угодно выступать в этой своей любимой роли, решительно ничем не рискуя, хотя и не получая того удовлетворения, которое дает сознание победы.
Наступило время, когда Софи до того сжилась с ролью соблазнительницы, что, к великому изумлению матери, ожидавшей от нее лучших манер, начала расхаживать по дому в расстегнутой блузке, с распущенными длинными волосами и не упускала случая поставить ногу на стул, чтобы поправить носки или гольфы.
Мать вначале с подозрением следила за ее выходками, потом приписала их переходному возрасту, но все же неукоснительно делала Софи замечания, когда для того был повод. Видимо, из педагогических соображении она иногда выговаривала дочери в присутствии Зильбера, но странное дело: вместо того чтобы задеть Софи за живое, эти материнские нотации становились для нее лишь элементом дразнящей игры. Уловив минуту, когда мать на нее не смотрела, она бросала на Зильбера взгляд, означавший: вот видите, до чего дошло дело.