При этих словах Софи почувствовала укол в сердце, и горячая волна прихлынула у нее от груди и шеи к лицу, залив его краской.
— А не обстоит ли дело наоборот? — продолжала Амариллис Лугоцвет. — Тот, кто забывает, лишает себя части собственной жизни, а тот, кого забывают, теряет только часть жизни другого.
— Так, наверно, и следует на это смотреть, — смущенно прошептала Софи.
Взгляд Амариллис Лугоцвет вернулся от далекого и неопределенного к определенному и близкому.
— Ты не должна чувствовать себя виноватой. Вернее сказать, не должна чувствовать себя более виноватой, чем мы все. Время обогнало нас, и все мы в той или иной форме понесли от этого урон.
— Я родила ребенка, но матерью никогда не была, — сказала Софи. — Я столько всего упустила ради того, чтобы ничего не упустить.
— Не надо быть несправедливой, — возразила Амариллис Лугоцвет и опять погладила Софи по руке. — В том числе и но отношению к самой себе. Вспомни, какое положение было у тебя в то время.
— Но кто, кто возвратит мне те годы?
— Никто. — Амариллис Лугоцвет допила остатки чая из своей прозрачной фарфоровой чашки. — Вместо тех лет у тебя были другие, не очень хорошие, но и не очень плохие годы. Быть может, ты все равно задала бы этот вопрос, если бы и прожила свою жизнь, как настоящая мать. Даже я не могу с уверенностью тебе сказать, так бы это было или не так. Теперь ты взялась за ум, и воспоминания придут сами собой. А воспоминания — это как бы вторая жизнь, которая ставит под сомнение первую, уже прожитую, со всеми ее упущенными возможностями, — она словно открывает их вновь. Не поддавайся же унынию, даже если жизнь со вновь ожившими воспоминаниями окажется иной, чем жизнь в забвении. Воспоминания тоже со временем теряют силу, — ты снова забудешь, забудешь иную, возможную жизнь, и пока твоя память будет погружена в сон, тебя ничто не сможет смутить. Только сделай правильный выбор. Не «все или ничего», а многое, но не слишком.
Софи сидела на прежнем месте, не двигаясь, устремив взгляд в неведомое. Чай в ее чашке, — Амариллис Лугоцвет уже раз его доливала, — остыл, а нога, на которой все еще покоилась голова Макса-Фердинанда, затекла, и когда Софи наконец встала, от бедра вниз у нее побежали мурашки.
— Ты не будешь на меня в обиде, — обратилась она к Амариллис Лугоцвет, — если я сейчас уйду? Мне надо идти, идти и по дороге вспоминать. Сидя я совсем теряюсь.
Амариллис Лугоцвет расцеловала ее в обе щеки.
— Что бы ты ни решила, это будет твое решение, на сей раз — твое. Воспоминания помогут тебе познать себя. Не давай им тебя мучить, они ведь тоже часть тебя самой. Ты должна воссоединить все части в единое целое.