– Тогда она на ней повесилась! – подхватил я.
– Не знаю, может, и так. Я как раз на стакан сел. А вскоре и в ЛТП отправился.
– Блин, Артемьич, погоди. Так не пойдет. Здесь по закону жанра надо бы присобачить какую-нибудь мораль.
– Да какая может быть мораль, когда говоришь о коровах, Родя? – удивился Чепилов. – Они совершенно аморальны. А уж как в коровьей среде развито лесбиянство, этого тебе лучше вообще не знать. Вообще не знать. А еще…
– Тихо, – прервал его я и быстро погасил оба фонарика. – Там кто-то есть.
* * *
Вдоль противоположной фальш-стены коровника – снаружи, подобно нам, только навстречу – двигалась неясная фигура. Сгорбленная, худая, маленькая, она перемещалась нелепыми короткими рывками. Словно кто-то невидимый сильно толкал горбуна в спину, отчего тому приходилось пробежать несколько шажков, мотая головой, а затем замедлить ход почти до полной остановки и покорно ждать нового толчка. Именно так передвигаются истощенные до предела, обессиленные от голода упыри.
Коровы почему-то не реагировали. Молчал и Музгарко.
– Это еще что за жертва Бухенвальда? – прошептал Артемьич.
– Скоро узнаем. Как нам его быстрее перехватить?
– Давай за мной.
Пригибаясь и косолапя, Чепилов побежал обратно в сторону пастушьего вагончика. Через несколько метров остановился. В стенке виднелся широкий проход. От него вглубь коровника уходила бетонная дорога. По обеим сторонам – канавки, до половины заполненные мерзкой жижей. Серая, слегка светящаяся в лунном свете поверхность бетона была украшена двумя грязными полосами. Да и между ними виднелось всякое.
– Сквозанём тут, – сказал Артемьич. – Дороги через весь коровник идут. Трактор по ним корма развозит. А обратно – навоз.
Я отодвинул его и, стараясь не наступать на грязь, двинулся вперед. Метров через пять-шесть дорогу под прямым углом пересекла такая же, затем – еще одна. Далее вдоль стены шел ряд коровьих апартаментов. Во всех спали постоялицы.
– Вон там пусто, – шепнул Артемьич.
В загоне, на который он указал, было не совсем пусто. На полу лежал толстый слой соломы, перемешанной с продуктами коровьей жизнедеятельности. В углу стояло несколько пар вил и совковых лопат. Чудовищно грязные снизу, все они обладали гладкими черенками, до блеска отполированными руками скотников.
Прежде чем шагнуть внутрь, я наклонился к Чепилову и прошипел:
– Кто-то тут давеча брехал, что навоз убирают.
– Все убрать невозможно, – философски ответил он.
В полуприсяде я прокрался по пружинящей подстилке к фальш-стене и осторожно выглянул наружу.
Упырь был уже близко. Он двигался все теми же неуклюжими перебежками, но притом абсолютно бесшумно. Тощие руки болтались вдоль серо-пятнистого, как бетон, тела. С головы свисали облезлые веревочки некогда длинных черных кос. По торсу, на котором можно было пересчитать все ребра, шлепали высохшие мешочки грудей. Однако жалости дамочка отнюдь не вызывала. Растянутые в уродливой ухмылке губы обнажали два ряда влажных темно-желтых зубов, острых и искривленных, как лезвия маникюрных ножниц. Глаза фосфоресцировали, будто у только что выловленного ерша.