Потом он пришел в себя на борту норвежского сейнера. Их так и нашли, Таню, в полном беспамятстве, и его — вцепившегося в обломки весел с такой силой, что едва удалось разжать руки, дабы поднять его на борт.
Едва приоткрыв глаза, Марсель зашептал запекшимися губами Танино имя. Сидевший рядом с ним капитан догадался о причинах его беспокойства и утешил его, сообщив по-английски, что женщина, найденная в море вместе с ним, тоже жива и находится в соседней каюте.
Неписаный морской закон предполагал полное бескорыстие при спасении терпящих бедствие и запрещал задавать в таких случаях лишние вопросы. И Марселя, и Таню подняли на корабль, еще совершенно бесчувственных растерли спиртом, переодели в сухое, каждому, разжав стиснутые зубы, влили в рот немного рома.
Хотя они и обрели уже способность говорить, их не спрашивали ни о чем. Марсель молчал, только выразил благодарность спасителям. Таня, даже если бы захотела, была лишена всякой возможности общаться с окружавшими ее людьми, так как их язык был ей так же непонятен, как и им — ее собственный. Пока они были в России, безмолвствовать приходилось Марселю, чтобы избежать излишних подозрений; теперь наступил Танин черед притворяться глухонемой.
Судно пристало к норвежскому берегу утром следующего дня. Перед тем, как расстаться, капитан выдал Марселю и Тане по комплекту неброской гражданской одежды и немного денег, дабы они могли продержаться первое время. Не тратя слов попусту, Марсель молча пожал ему руку.
Узкие брюки и свитер грубой вязки, слишком большая для ее маленькой хрупкой фигурки куртка с капюшоном — все это делало Таню похожей на мальчика-подростка, отправляющегося во время школьных каникул на экскурсию в горы. В таком виде Таня чувствовала себя страшно неловко, поражаясь, что, несмотря на необычность обстоятельств и столь резкий поворот судьбы, способна сосредотачиваться на таких пустяках.
Они шли по центральной улице портового городка, пытаясь найти почту, чтобы дозвониться до французского посольства в Осло. Таня, боявшаяся того, что ее странный наряд непременно привлечет к ней всеобщее внимание, с удивлением обнаружила, что никто на нее не косится и не хихикает вслед. Это придало ей немного уверенности. Таня подняла глаза на Марселя и вопросительно на него посмотрела. Марсель молча улыбнулся и обнял ее за плечи. Он еще не успел прийти в себя и осознать, что теперь ему ничто не угрожает. Единственное, что он знал совершенно точно, и что наполняло его чувством глубочайшей радости, исполненного долга, спокойствием и душевной ясностью — это было сознание того, что Тане теперь будет хорошо, что с нею ничего больше не может случиться.