- И что из этого следует?
- Возьмите воронку в руки еще раз и внимательно рассмотрите верхний медный ободок. Не различаете ли вы на нем какой-нибудь надписи?
На медной поверхности и впрямь виднелись какие-то черточки, почти стертые временем. Общее впечатление было такое, что это несколько букв, из которых последняя несколько напоминала большую букву "Б".
- Вам не кажется, что это Б?
- Да.
- Мне тоже. Больше того, я нисколько в этом не сомневаюсь.
- Но ведь у вельможи, о котором вы рассказывали, стоял бы другой инициал - Р.
- Вот именно! В этом-то вся прелесть. Он был владельцем этой занятной вещицы, но притом пометил ее чужими инициалами. Почему?
- Понятия не имею. А вы?
- Может быть, догадываюсь. Вы не замечаете, подальше на ободке как будто что-то изображено?
- Похоже, корона.
- Корона, вне всякого сомнения: однако, если вы приглядитесь при хорошем освещении, вы увидите, что это не совсем обычная корона. Это геральдическая корона - эмблема титула, а так как составляют ее четыре жемчужины, чередующиеся с земляничными листьями, это безусловно эмблема маркиза. Значит, человек, чьи инициалы заканчиваются на букву Б, имел право носить такую корону.
- Так что же, выходит, эта обычная кожаная воронка принадлежала маркизу?
Дакр загадочно улыбнулся.
- Или кому-то из членов семьи маркиза, - сказал он. - Хоть это мы с достаточной определенностью вывели из надписи на ободке.
- Но какая же тут связь со снами? - Не знаю уж, то ли потому, что я уловил что-то такое в выражении лица Дакра, то ли потому, что мне что-то передалось через манеру его речи, только глядя на этот старый, покоробившийся кусок кожи, я вдруг почувствовал отвращение и безотчетный ужас.
- Из снов я не раз получал важную информацию, - заговорил мой собеседник наставительным тоном, так как питал слабость к поучениям. Теперь, когда у меня возникают сомнения насчет каких-нибудь существенных моментов атрибуции, я, ложась спать, непременно кладу интересующий меня предмет рядом с собой в надежде что-то узнать о нем во сне. Мне этот процесс не кажется таким уж загадочным, хотя он и не получил еще благословения ортодоксальной науки. Согласно моей теории, любой предмет, оказавшийся тесно связанным с каким-нибудь крайним пароксизмом человеческого чувства, будь то боль или радость, запечатлевает и сохраняет определенную атмосферу или ассоциацию, которую он способен передать впечатлительному уму. Под впечатлительным умом я разумею не ненормально восприимчивый, а тренированный и образованный ум, такой, как у нас с вами.