Анцелла пожелала обеим спокойной ночи и, поклонившись, вышла из спальни. Однако ей показалось, что это не имело никакого значения: осталась она или ушла — княгиня полностью была во власти собственных мыслей.
Лежа в темноте, Анцелла вдруг поймала себя на том, что шепотом повторяет услышанное от княгини. Она была настолько потрясена ее словами, что не могла даже связно мыслить. Я, видимо, ошиблась, думала Анцелла, должно быть, плохо ее поняла. Невозможно, чтобы это было правдой. Ее сиятельство, конечно же, не могла сказать всерьез, будто преднамеренно убила невесту своего сына и танцовщицу, которой он был увлечен. Это скорее всего не более чем метафора. А возможно, княгиня, будучи слегка не в себе, вообразила, что имеет к их смерти какое-то отношение.
Но в ту же секунду Анцелла вспомнила, что то же говорил об этих женщинах капитан Садли, когда она случайно подслушала их разговор с маркизой. Или и тогда она просто ослышалась? А может быть, Садли не без умысла превратно истолковал те обстоятельства, при которых они расстались с жизнью?
Но, как бы отвергая эти аргументы, в ее памяти вновь прозвучал голос доктора Гровза, говорившего о том, насколько фанатична и властолюбива княгиня, насколько она подвержена ревности, проявлявшейся сначала по отношению к мужу, а позже — к сыну.
— Это не может быть правдой… не может, — прошептала в темноте Анцелла, но тут же вспомнила Бориса и содрогнулась. Да, это Борис исполнил приказы своей госпожи, именно он в ответе за смерть русской девушки, которая якобы утонула; наверняка он вытолкнул в окно и балерину.
Внезапно Анцелла вспомнила князя и, как море, которое успокаивается после шторма, почувствовала, что наконец справилась со своим внутренним возбуждением. Ее охватило совершенно иное чувство.
Она была уверена: если дело зашло так далеко, если было совершено преступление, то князь Владимир в этом участия не принимал. Даже подтверди он лично свою причастность к убийствам, она все равно отрицала бы его вину, несмотря на любые собранные против него улики. Более того, она не сомневалась, что князь Владимир совершенно иной человек, чем о нем судят.
Хотя слухи и утверждали, что он — обольститель, богатый русский аристократ, ищущий лишь развлечений, для нее он был совершенно иным человеком — тем, кому она доверила бы не только собственную жизнь, но и душу. Когда он поцеловал ее, она знала, что охватившее их в этот миг пламя было не чем иным, как божественным жаром. Она ощутила, как ее вновь увлекает таинственная бездна; по телу пробежала дрожь, но теперь не от страха или омерзения, а от изумления и благодарности, шедших из глубины ее сердца.