Потом были гости, цирк и каток, кукла от Деда Мороза. И я совсем думать забыла о чужой бабушке, а когда вспомнила, оказалось, что её больше нет в нашей коммунальной квартире. Мне стало немножко грустно от этого так, что я представила дом престарелых, о котором хотела ей рассказать, только не успела. В этом доме на столах пресса и тарелки, больше ничего, поэтому его так назвали. Там живут хорошие люди, и никто никому не мешает. Меня там нет, мамы тоже – от нас ещё никто не отказывался.
Больше мне некому было рассказывать сказки по картинкам. Однажды только я пришла на кухню, где были дядя Лёша и тётя Люба, открыла книжку:
– Жила-была бабушка. И эта бабушка спрятала однажды в подвал мальчика, за которым гнались злые собаки и враги. В подвале было темно и страшно. И тогда она принесла ему кошку. А наверху шла война, гремели взрывы, горели синим пламенем дома, гудели самолёты. Мальчик злился и хотел играть в футбол. Но делать этого было нельзя. Только с кошкой можно было тихо сидеть. Когда враги были побиты, мальчик был недоволен, потому что что-то помешало ему по-настоящему вырасти, – после этих моих слов тётя Люба улыбнулась ехидиной и вышла из кухни, а дядя Лёша стал Васькой: слушал, да ел… медленно-премедленно. – Мальчик уехал в тёплые страны, где он почему-то не встретил хороших людей и женился на ведьме. А бабушка осталась читать прессу, есть казённые щи и, наверное, плакать каждый Божий день от разлуки.
Потом с дядей Лёшей на кухне мне стало неинтересно: он долго смотрел в одно место, возил ложкой и даже не притронулся к блинчикам. В тот день он остался голодным, а я ушла учить буквы, чтобы написать через тридцать лет сказку о взрослой жизни, где хватит места всем.
Анна Агнич. Ластик Бостон, США
Может ли быть у жизни счастливый конец?
– Старая шутка
Почти каждую ночь Шура летал во сне. В детстве – высоко и легко, годам к тридцати – ниже и с усилием. Однажды, лет в шесть, ему приснилось, что он парит над крышами, держась за белое куриное перышко. Шура проснулся в уверенности, что открыл простой способ летать. Он нашел подходящее перо и созвал детей своего большого двора. Девочки оставили классики, малыши подтянулись из песочницы, даже старшие мальчики перестали играть в ножички и пришли посмотреть. Шура поднял на головой перо, вытянулся всем телом, сделал усилие и… не полетел. Он подпрыгивал, становился на скамейку, тянулся в струнку – тело хранило чувство полета, испытанного во сне, но оторваться от земли не могло. Шура не помнил, смеялись ли над ним дети, он запомнил только свое недоумение и комок обиды в горле.