— Ой-ой!.. Что же это? — удивился Ходжанияз при въезде в городок, который занимали войска Ма Чжунина.
Дунгане уже сидели в седлах, верблюды и мулы были нагружены.
— Э-э… Вчерашние боевые части превратились в торговый караван, — усмехнулся Пазыл.
— Пожалуйста, входите, входите, Ходжа-ака! — радушно приветствовал их Ма Чжунин. Но из шатра уже были вынесены стулья, кровати, разговаривать пришлось стоя.
— Куда вы собрались, окям Га-сылин? — спросил Ходжанияз, глядя то на Ма Чжунина, то на Ма Шимина.
— В Цинхай, — коротко ответил Ма.
— Значит, с войной за ислам покончено? — улыбнулся Пазыл.
— Да! — холодно ответил Ма Чжунин.
— Что же заставило вас, уважаемый Га-сылин, бросить дело на полпути?
— Я, — ответил, побледнев, Ма Чжунин, — сторонник свободных действий. Никто не имеет права принуждать меня.
— Принуждать?.. Разве мы договорились обо всем не добровольно? — Пазыл тоже побледнел. — И теперь, когда мы начинаем брать верх в борьбе, вы уходите, отступаете…
— Вы, Па-сяньшэн, не понимаете обстановки в Синьцзяне. С нашими силами достигнутого не удержать. Понимаете — не удержать.
— Ошибаетесь, Га-сылин! Возникнув из ничего, мы превратились в мощную силу, добились поддержки народа. Какие у вас основания не верить в наш успех?
— Я не считаю народ силой. Моя сила — оружие…
— Допустим, — перебил его Пазыл. — Но ведь у вас сейчас и оружия, и продовольствия вдоволь…
— Мне этого мало! — возразил сердито Ма Чжунин. — Пока не соберу армию, которая одним ударом покончит с Шэн Шицаем, в поход не выступлю!
— Если ты уйдешь, нас волк не съест, Га-сылин. Обидно только, что ты втоптал в грязь нашу веру и надежду! — горестно сказал Ходжанияз.
— Пойми, Ходжа-ака, иного выхода у меня нет… Ты старший брат, я — младший…
— Я верил тебе, но то, что ты поворачиваешь с полпути… — Борода Ходжанияза вздрагивала, выдавая его состояние.
— Я еще вернусь! И когда вернусь, нас никто не остановит до самого Кашгара, верь мне, Ходжа-ака!..
В шатре установилось тяжелое молчание. Полководцы расставались чуть ли не врагами. Их союз был искусственным, и он рухнул, как дом, построенный на песке.
— Ну что же, решил уезжать — не буду задерживать… — прервал молчание Ходжанияз. — У нас есть Поговорка: «Отведав соли, наплевал в солонку». Запомни ее, Га-сылин…
Эти слова иглой впились в сердце Ма Чжунина, он побледнел от злости и готов был дать решительный отпор, но стерпел, так как виноват был сам. Они холодно простились. В последних словах, которыми они обменялись, не было ни искренности, ни доверия.
После ухода Ма Чжунина Ходжанияз не находил себе места. Его мучило, что он дал себя так жестоко обмануть, не сумел отличить врага от друга. «Ну, погоди… Еще наступит час нашей встречи!» — скрипел он зубами и, как барс, заключенный в железную клетку, ходил из угла в угол. Ему не хотелось ни с кем встречаться, даже с Пазылом. Наконец Пазыл явился к нему сам.