А в центре картонки, между противостоящими друг другу рядами войск, лежит тетрадный листок, сложенной треугольничком, – так во время войны складывали фронтовые письма. На треугольничке – ни адреса, пи почтового штемпеля, только надпись: «И. Соловьеву».
Сколько времени прошло с той поры? Счет уже не на годы – на десятилетия, треугольничек пожелтел, бумага, наверное, сделалась ломкой, и вздумай кто-нибудь развернуть… Впрочем, в этом нет надобности: фотокопия, заключенная в рамку, висит на стене над колпаком.
Торопливые строчки, прыгающие буквы:
«Деточка, посылаю ваш законный приз: вы были и остаетесь сильнейшим шахматистом госпиталя. Эту партию взял не я – ее выиграл у вас чемпион города среди школьников. Простите за этот маленький спектакль: хотел с помощью Валеры завоевать право «одного желания» и обязать вас пойти на операцию. Она вам жизненно необходима…
Ваш Сан-Палыч».
День начался с пощечины.
Досталось ему, Николаю. Старик бригадир влепил…
Накануне, под вечер уже, над станом тяжело зависла набрякшая туча. Она выползла из лесистого распадка, по которому проложила свое русло бурливая в этих местах Томь, выползла и пахнула промозглой стынью.
– Никак снегом попахивает? – обеспокоился бригадир.
Ночью туча разродилась дождем, а на рассвете, как по заказу, повалил мокрый снег. В палатке сделалось холодно, вставать утром никому не хотелось.
– Дежурный, – заныл в спальнике Алеха Сердюков, самый молодой из плотников, – дежурный, подтопить бы!
– А я над чем бьюсь! – огрызнулся Николай, которому как раз и подгадало нести вахту в эту слякотень.
Он и в самом деле порядочно уже бился, пытаясь раскочегарить чугунную печурку. Насыревшие поленья едва чадили, а запастись с вечера сушняком не подумал.
Отчаявшись, вывалил из ящика консервы, схватил первый попавшийся под руку топор, стал крушить ящик. На растопку.
– Касьянов, – испуганно крикнул бригадир, латавший разодранную штанину, – Касьянов!..
Кинулся, перехватил в замахе руку с топором.
– Дерьма пожалел! – с сердцем пнул Николай обломки. – Я тебе два таких с базы приволоку.
Бригадир даже не взглянул на разбитый ящик: повернув кверху лезвие топора, сосредоточенно водил по нему заскорузлым ногтем.
– Гляди! – потребовал. – Вот он, твой сперимент!
Острие в двух местах оказалось чуть продавленным.
Две мелкие зазубринки. Верно, угадал в спешке по гвоздям.
– Они же все в куче – топоры, – повинился Николай. – Когда тут разбираться, где твой, где мой?
– А…
– Теперь начне-ется воспитание!
Николай не сомневался, сейчас бригадир станет попрекать, почему не сбегал за колуном, оставшимся на берегу возле кострища.