— Я стану просить тебя перестать с ним видеться, дорогая.
— Он может остаться?
— Пока не прекратится его загадочное ожидание, или пока он кого-нибудь не изобьет, или пока не истекут десять дней — пока не произойдет что-нибудь одно из трех, неважно что.
— А две недели? Можно это будут две недели?
Поскольку это была более полная победа, чем я ожидал, я согласился. Она поцеловала меня и продолжала разгружать продукты.
— Бобби хотел мне рассказать обо всем, — сказал я, — но ты взяла с него обещание. Сдержать данное слово для нашего парня — дело очень важное, как это и должно быть. Ему будет не по себе от всего этого.
Она взглянула на меня с другого конца кухни.
— Но, милый, как только ты вошел в дверь, я все же тебе выложила. Разве не так?
Когда до меня дошел весь подспудный смысл сказанного ею, единственное, что мне оставалось, это сесть и с восхищенной улыбкой уставиться на нее. Слово сдержано. Ощущение доверия между родителями не поколеблено. Женщины способны на потрясающее лукавство, которое черпают в истинной мудрости своего сердца.
Она присела на корточки и стала перекладывать продукты в морозильнике в нижней части холодильника, чтобы освободить место.
— Если он будет знать, что есть люди, любящие его, Фенн, с ним все будет в порядке.
— Люди. Сколько же людей ему нужно?
— Двоих достаточно. Меня и… Кэти Перкинс. Вчера она была здесь.
— Ты мне ни слова об этом не сказала!
Она поднялась, захлопнула дверцу холодильника и произнесла с некоторой торжественностью:
— Она очень милая девушка, дорогой. У нее любящее сердце. Переживает за него так же, как и я. Я не собиралась тебе говорить, что она приходила сюда. Не хотела, чтобы ты опять вмешивался. Ты же ходил с ней встречаться. И мне ведь не сказал об этом, не так ли?
— Это она тебе сказала о нашем с ней разговоре?
— Нет. Сказал Дуайт, после ее ухода. А ему она сказала.
— Не следовало ей так делать.
В проеме двери появился Макейрэн с ленивой ухмылкой на лице.
— Зря ты считаешь, что у моей юной подружки могут быть от меня какие-нибудь тайны. Ты попытался превратить ее в полицейскую стукачку. Не слишком здорово ты это придумал, Хиллиер. Ее так переполняет любовь ко мне, что сил не хватит держать ее на расстоянии. Все, что знает, она мне рассказывает. Всю душу мне изливает.
Секунд пять я разглядывал его. Он не отвел глаз. Я сказал:
— Не собирался я делать из нее информатора, Макейрэн. Мне просто любопытно все, что тебя заботит. И я бы, наверное, не беспокоился, если бы она была заурядной потаскушкой, но, похоже, это порядочная девушка. Если бы я увидел, как ребенок принимает за игрушку гремучую змею, я бы предупредил этого ребенка.